ПРОЦЕНТ ЧЕЛОВЕЧНОСТИ

Процент человечности

— Я сейчас принесу вам воды… —  негромко произнес мужчина в белом халате. — Успокойтесь, пожалуйста. Вы еще молодая, у вас еще все впереди. Вы еще обязательно станете мамой… У вас хороший показатель… А это –случайность.

Стакан в руках женщины дрожал, а покрасневшие глаза смотрели на  плакат с веселым карапузом. Малыш с плаката улыбался беззубым ртом, а женщина кривила губы, чтобы сдержать слезы.

— Это —  ваш первый ребенок. Я понимаю, трудно, но это было нужно…

Женщина напряженно молчала. В коридоре слышались детские голоса, топот маленьких ножек и окрики родителей.

— Вы же понимаете, что закон есть закон. Не я его придумал, но считаю его вполне гуманным.

— Гуманным… — эхом отозвалась женщина, и срывающимся голосом добавила:

 – Гуманно отбирать у матери ребенка? Я любила его бы таким, каким он есть. Мой ребенок. Моя кровиночка… Мой малыш… И он никогда не назовет меня мамой.

Врач глубоко вздохнул.

— Понимаете, ребенок не вполне нормальный. Но в этом нет вашей вины. Повторяю вам. Вы ни в чем не виноваты. У вас показатель 91%, а у вашего мужа… — врач заглянул в личное дело – 86%.

— А почему у ребенка – 79? — женщина судорожно дышала, пытаясь справиться с подступающими слезами.

— Вы понимаете, что природа непредсказуема… Тут мы имеем дело с теорией вероятности. Ген может, как бы так выразиться, молчать в первом поколении, втором, третьем. Но в четвертом может проявиться. Ген человека – доминантный признак, модифицированный ген – рецессивный. У двух доминантов может родиться рецессивный ребенок, у рецессивных родителей ребенок с доминантными признаками не родиться никогда. Поэтому рецессивных мы стерилизуем.

— Я могу забрать ребенка? – понизив голос до шепота, спросила женщина. Она поставила стакан на стол.

— Нет. Есть закон, который это запрещает. Я вам об этом уже говорил, – врач отрицательно покачал головой.

— А если я заплачу вам, – женщина пристально смотрела врачу в глаза. — Сколько?

— Я не имею права. Тем более, я ничего не решаю. Все решает Комитет по чистоте человеческой расы.

— Любую сумму. Назовите ЛЮБУЮ сумму, — в глазах женщины горел безумный огонь. – Я готова отдать все. Хотите — кольцо? Платина … Можно его увидеть?

Врач молчал.

— Все, что угодно… Только скажите,  – она попыталась снять с пальца обручальное кольцо. 

— Нет. Я ничего не решаю.  Можете оформить справку, что ребенок умер. Вам так будет проще… Родные вас поймут.

—  Вы шутите? – выдохнула женщина,  оставив кольцо в покое.

— Я серьезно. Но вы не беспокойтесь. Государство позаботиться о ней…

— Значит, у меня дочка… Я так хотела девочку…  — женщина прикрыла рот рукой, захлебнувшись в беззвучных рыданиях.

— У вас все еще впереди…. – сказал врач, капая успокоительное в стакан. – Все будет хорошо. У вас еще будут дети. Они будут нормальными. Вы станете мамой. Ну, представьте себе, как бы вы жили с ТАКИМ ребенком? Как бы он ходил в обычную школу? Кто бы его потом взял на работу? Он будет для вас обузой. Вот. Выпейте. И поставьте роспись вот здесь и здесь.

Бумага легла на стол. Женщина взяла «дежурную» ручку. Она долго смотрела на пропечатанные буквы, пытаясь разобрать их сквозь слезы. Врач не торопил. За то время, пока он работал, он видел эту картину сотни раз. Кто-то подписывает сразу, пытаясь поскорее вычеркнуть из памяти этот тяжелый эпизод и начать все с чистого листа. Кто-то, как эта пациентка, долго не может осознать необходимость такого шага. Неловко, словно впервые держа ручку, женщина подписала все.

— Вот, – севшим голосом сказала она, направляясь к двери.

— Вы правильно поступили. Это нужно не только для вас. Это нужно для всего человечества. Чистота человеческой расы – это наша первостепенная задача. И я рад, что вы, наконец, это поняли.

***

— Опять реклама… — Фанни откинулась на ковре и потерла мохнатой ручкой нос.

— Подожди, воспитатель ушла – давай переключим, – шепотом сказала Элив, играя хвостом.

— А потом нас всех в подвал… — мрачно сказал Кэлл. У него на пушистом личике было большое белое пятно. Прямо на носу. За это его звали «Пятнашка».

Остальные молчали. Цаца, Мася, Рисс и Динка не проявляли особого интереса к большому экрану за решеткой и «переключению каналов». Разве что Цаце были интересны мелькающие картинки, она играла хвостом и поднимала уши, когда на экране кто-то бегал. Мася и вовсе боялась телевизора. Она сидела в углу и тихо скулила, поджав кисточку хвоста. Рисс и Динка играли в «покусайку», с радостными воплями валяли и друг друга по полу. Остальные сидели в игровой комнате по соседству и катали мяч. Дверь в игровую комнату была закрыта, но было слышно, как кто-то бегал по ковровому покрытию и громко визжал.

Девушка на экране улыбалась белозубой улыбкой:

— Читайте в свежем номере журнала «Kitty Girl». Последние сплетни. Правда, что Лили Энджел Кейн, главная героиня фильма «Любовь к смерти», вышедшего на экраны в 2048 году, модификат? Советы. Что нужно делать, чтобы у тебя родился человек? Советы генетиков.

Ролики менялись один за другим.

— Пройди тест онлайн! Узнай больше о своей генетической карте! Нажмите кнопку «тест» на панели вашего телевизора…

— Скучно. Вот бы мультики показали. Или де-те-ктив. Вот это интересно,  –  сопел Кэлл, глядя на дверь.

— Ты же сам боишься переключать! – Фанни толкнула его в бок.

Через комнату прошли  воспитатели Толстуха и Ханя,

Толстуха посмотрела на детей и равнодушно прошла мимо, шаркая стоптанными цветными тапками. А потом остановилась у двери, взявшись за ручку:

— Ты там идешь?

— Может, поставим мультики? — спросила Ханя, молодая женщина с короткой стрижкой. В отличие от Толстухи, она относилась к подопечным с какой-то нежностью. Она была готова часами играть с ними, рассказывать смешные истории, купать и укладывать спать.  Даже глупая Мася, с дурацкой привычкой теребить хвост, любила прижиматься к зеленому халату Хани, чтобы та погладила ее мохнатую голову.

— Все равно они ничего не понимают. Им без разницы. Лишь бы картинки были. Картинки их успокаивают, – Толстуха поправила пучок черных волос, и вышла из комнаты. – Тем более у нас сегодня проверка. И гости. Меня обо всем предупредили заранее. Говорят, снимать будут. Нужно накраситься и туфли поменять. Тут луж на ковре нет?

— Да вроде нет, — ответила Ханя, гладя Масю по голове. Цаца тихо рычала. Она дико ревновала Ханю.

— И тебя погладить? – улыбнулась Ханя, когда Цаца подлезла под руку.

Цаца продолжала рычать на Масю, которая терлась щекой о халат Хани. 

— Я должна идти, — Ханя убрала руку от головы Маси и та ушла на свое место. Цаца стояла и смотрела, как Ханя исчезла за дверью. Мася вильнула хвостом и снова принялась смотреть «картинки». Цаца, недовольно фыркая, уснула прямо на полу.

После рекламы были новости. Ухоженная дикторша, с гладкой прической сидела в синей студии. На множестве экранов за ней мелькали сюжеты, а на стене красовался блестящий, как фантик от конфеты, логотип.

— Смотрите в этом выпуске. Новая организация «NоМо», которая недавно устроила показательную казнь модификата, раздавала значки и наклейки на центральной площади города.

— Да таких, как они, надо истреблять! — орал молодой человек в камеру. На нем была футболка с эмблемой: перечеркнутый череп с кошачьими ушами.

— Человек – венец творенья! На х..й эти ответвленья! — скандировала толпа молодежи. Они цепляли значки к сумкам, привязывали ленточки на руку, надевали футболки, размахивая  огромным флагом.

— Да – человеку! Нет — модификату!

Дикторша улыбалась в кадр, а на заднем плане, на одном из экранчиков, толпа продолжала скандировать и свистеть.

Мася, услышав шум и крики  на экране, юркнула в угол и закрыла мордочку лапками. Она боялась, когда кто-то громко кричит.

— По нашим данным эта организация поддерживает одного из кандидатов на пост сенатора. Его имя Нил Говард. Эта акция, возможно, решит исход выборов в его пользу. Подробнее смотрите в проекции или на нашем сайте, – дикторша сделал паузу. Она прикоснулась к следующему экранчику.

— А теперь к другим новостям. Акция протеста против жестокого обращения с модификатами тем временем собралась у стен Сената, – продолжила девушка, нажимая на сенсорную панель.

На экране появилась картинка. Человек пятьдесят в масках животных стояли в тени деревьев. В руках у них были самодельные плакаты: «Это наши дети! Мы за них в ответе!»

— Их разогнали за нарушение общественного порядка, так как митинг был несанкционирован городскими властями. Митингующие вели себя агрессивно, позволяя критику и оскорбления в адрес действующей власти. Активисты были арестованы.

— Вы не имеете права! – кричал человек в съехавшей маске, когда представитель правопорядка заламывал ему руки. – Посмотрите, что делается на главной площади! Это их надо арестовывать! Это же расизм!

Плакаты ломали и бросали на землю, а полиция дубинками и водой разгоняла толпу. На земле лежали цветные маски и обрывки транспарантов.

— Я хочу вам напомнить, что сразу после выпуска новостей, на нашем канале будет самая рейтинговая передача: «За и против. Ваше мнение». Не переключайтесь.  Мы  —  самый  объективный канал  «ForY ouTV».

За стеной послышались шаги. В комнату вошло много людей, в сопровождение воспитателей. В дверную щель игровой просовывались любопытные мордашки других детей. Цаца проснулась и беспокойно завертела головой.

— Закрой игровую, — шепнула Толстуха Хане. Ханя захлопнула дверь поплотнее и встала спиной к ней.

— У нас здесь модификаты могут смотреть телевизор, слушать музыку, играть, – сказала Толстуха, улыбаясь в камеру. Дверь в игровую дернулась, но Ханя подперла ее спиной.

Люди засуетились, стали снимать и фотографировать. Молодая, красиво одетая женщина с синими локонами подошла к Элив и Фанни.

— Сфотографируйте меня с вот этими.

Народ обступил сидящих на ковре детей, а она присела между ними.

Элив силой прислонили к изящной груди красавицы, а потом отпустили. Девушка пахла вкусно-превкусно. Наверное, она хороший человек. Плохие люди пахнут плохо. Тостуха пахнет чем-то горьким и кислым. Ханя пахнет сладким мылом, которым их раньше мыли перед сном.  А после того, как Цаца попыталась его съесть, их стали мыть мылом, которое совсем-совсем не пахнет и капает из бутылочки.

—  Интервью для «News Press»! — прокричал мужчина с камерой.

— Как вы относитесь к модификатам? — выкрикнула женщина в белом костюме.

— Мне очень жаль, что так получилось. Это страшная ошибка человечества. Она не должна повториться. Поэтому стоит сделать все, чтобы ее исправить, — ответила красавица улыбаясь.

— Как вы относитесь к статье в «Kitty Girl», о том, что вы – модификат после пластической операции? – крикнул мужчина в серой куртке.

— Я и мой продюсер уже подали в суд на это издание, – красавица продолжала улыбаться.

— И много вы надеетесь отсудить? Вы снова потратите деньги на благотворительность?

— Я хочу построить реабилитационный  центр для женщин.

— Как вы относитесь к тому, что певица Кэтри Форс и актер Джереми Сью Дель, которые недавно поженились, собираются усыновить модификата?

— Это запрещено государством. Я его полностью поддерживаю!

— Еще один вопрос для «Daily Facts». За кого вы проголосуете?

— На сегодня интервью окончено, – к красавице подскочил толстый мужчина в очках, и, заслонив собой, помог встать. Они вместе вышли в сопровождении высоких и молчаливых людей в темной, одинаковой одежде. Они ни к кому не приставали со странными вопросами, а просто стояли и смотрели.

Тем временем журналисты набросились на воспитателей.

— Трудно ли вам работать с модификатами? – Толстуха раскраснелась и фальшивым голосом ответила:

— По- всякому бывает…. Пройдемте туда. У нас там спаленки.

— А можно дать им конфеты? – неуверенно спросила одна из женщин, шурша в большой сумке.

Конфеты… Конфеты – это здорово! А еще фантики! Ими можно играть, когда Толстуха опять соберет и закроет игрушки в шкафу. До следующей «проверки».

— У многих из них нарушен обмен веществ, поэтому не стоит. Передайте лучше нам. Мы потом им отдадим. За обедом,  – нежным голосом пропела Толстуха, принимая цветной пакетик. Мася повела носом. Конфеты она любила больше всего на свете, но пакет просто впечатлил ее. Такой красивый, такой яркий. Все помнят, как у Маси пытались отобрать  старый фантик, что она хранила под ковром, в «тайном» месте. Она так рычала, что даже у самых бойких и глупых не было желания с ней связываться. Элив прекрасно помнит, как ночью его утащила Цаца, и как потом нюхала и лизала, забившись под кровать.

Почему-то все вели себя по-разному. Фанни и Кэлл никогда бы не утащили что-то у Элив. Они не такие! Несмотря на то, что учат всех, Элив заметила, что разговаривают только некоторые. Цаца знает всего несколько слов. Мася все понимает, но почти не умеет разговаривать. Она умеет повторять некоторые слова и все. А Рисс умеет говорить, но не хочет. Он никогда не говорит перед воспитателями. А еще он какой-то странный. Его очень трудно растормошить. Ему нравится спать весь день. Иногда, когда его достанут, он играет с другими, как сегодня. Сначала бегает и прыгает, а потом тихо засыпает на ковре. Все к этому привыкли.  Ханя говорит, что это такая болезнь. Рисс вообще не любит разговаривать.  А с Фанни и Кэллом всегда можно поболтать. Они, так же как и Элив, пополняли свой словарный запас посредством телевизора. Телевизор – это тебе не мячик катать. Телевизор – это тебе не в «поскакайку –покусайку» играть. Элив когда-то играла в эти глупые игры. Мячик она катала, когда была совсем маленькой. А потом стало скучно, поэтому она стала смотреть телевизор с Кэллом и Фанни. Каждый вечер. И это было здорово!

— Мася! – прошипела Фанни. – Не ходи туда!

Маленькая черненькая Мася, одетая в голубенькое платьице, в больших белых мягких трусах, которые топорщились из-под юбки, шлепала в сторону спаленок. Эту штуку, которую Ханя называла «подгузник», одевали только тем, кто оставляет лужи на ковре. Ханя любила менять подгузники, купать малышей и мазать им всякие болячки. Стоит лишь подойти к ней, дернуть за юбку, и она наклоняется к тебе и проверяет, все ли в порядке. Толстуха не любила менять подгузники и старалась делать это как можно реже. Она противно морщилась, при виде очередной расчесанной болячки и могла ударить за мокрое пятно на полу или одежде.

Мася тем временем уверенно топала туда, где рядом со спальней была комната дежурных воспитателей. Масин хвостик вилял, а ушки забавно торчали.

— Фета… Фе-е-ета, — нудила Мася, толкая дверь.

— Мася! – Элив бросилась к ней, — Мася! Тебя накажут. Будет «бо!». Не ходи туда!

Фанни с силой захлопнула дверь.

— Фета… — удивленно повторила Мася, тыкая мохнатой лапкой в сторону комнаты дежурных.

— Вон! Смотри, какие картинки, — пропела Элив, отводя Масю на место. Мася, которая боялась телевизора села рядом с Цацей, и стала теребить хвост, причитая: «Фета…фета….»

Тем временем по телевизору показывали толстого дядьку, с лысиной и большим носом, который рассказывал что-то скучное. Динка и Рисс убежали в комнату играть. У телевизора остались Фанни, Кэлл, Элив, Мася и Цаца. Кэлл уснул прямо на полу. Он часто засыпал под телевизор. А ночью уснуть никак не мог, за что его часто наказывала Толстуха. 

Телевизор монотонно гудел:

— Как известно, в конце двадцатого века появилось движение «Фурри».  «Фурри» предусматривало полное перевоплощение человека в животное. Люди покупали себе специальные костюмы, как в театре, перенимали повадки и полностью отождествляли себя с выбранным зверем. Так же серьезное влияние оказала культура японского аниме, где были крайне популярны ушки и хвостики. Это считалось «кавай», что в переводе означает «мило».  С развитием генной инженерии, каждый желающий мог себе позволить вмешательство генетическую карту организма, вызвав определенные мутации. Этим воспользовались тысячи людей, работающих в специфических условиях, модифицировав свое органы чувств. Изменения «для красоты» в свой организм внесли миллионы по всему миру. Эти эстетические операции были очень популярны и доступны. Ученые уверяли, что это безопасно, что ген не передается по наследству и запрограммирован на самоуничтожение в первом же поколении,  – говорил лысый, толстый дядька в синем свитере.

— Да-да, — перебила его сухая старая тетенька в зеленой кофточке с  большой черной брошью на груди. – Я помню рекламу: «Расскажу своей подружке! У меня кошачьи ушки!». Там еще такая блондиночка с кошкой.

— Да, – продолжил лысый толстяк. – Но ученые ошиблись.  Люди не знали о последствиях. Неконтролируемые процессы, необратимые изменения… Ах, если бы мы знали, к чему это приведет.

— Мы немного отошли от темы. Как вы считаете, профессор Джейсон Голдман, — спросил худой мужчина в круглых очках, —  модификаты способны жить в социуме?

— Вы знаете, это —  спорный вопрос. Я сейчас изучаю социальный аспект жизни модификатов. Кто-то может, кто-то – нет. Тут трудно что-то сказать,   — пожал плечами лысый дядя, которого назвали смешным словом «профессор».

— Но вы же получили какие-то результаты?

 — Однозначного ответа мы так и не нашли. Они опасны тем, что фактически непредсказуемы, – лысый профессор откинулся в кресле. – Многие из них могут общаться посредством языка или жестов. Многие спокойно уживаются в мире людей. Они нужны людям. Вы ведь знаете, что существует определенный список работ, который утвержден свыше, для разнопроцентных модификатов… Минимальная и максимальная зарплата. Сейчас – от 100 евро до 150 евро в месяц. И это при условии, что для них созданы специальные отделы в магазинах. А для тех, кто не соображает, что с ней делать, зарплата на руки не выплачивается, а идет на полное содержание. Их кормит, одевает, обувает государство. Все продумано. Система работает. Они живут и служат на благо людям. На это способны 90% модификатов.  Они живут в обществе себе подобных, а так же, в процессе работы, контактируют с людьми.

— Спасибо за ваш ответ, мистер Голдман. А у меня вопрос к Лидии Фрай, – мужчина в очках повернулся. Зеленая тетенька взбодрилась и положила руки на подлокотники кресла.

— Я Вас внимательно слушаю, – грудным голосом сказала она.

— Как вы относитесь к тому, что модификаты живут в социуме?

— Я категорично против этого. Они опасны. Опасны для себя и для нас, — с расстановкой начала старушка. — Я предлагала свой законопроект о том, чтобы прекратить учебу модификатов. Это сэкономит много миллионов из госбюджета. Ведь результата — нет. Я рада, что утвердили законопроект о стерилизации каждой особи. Я рада, что каждый из них стоит на учете. Я, вообще, за то, чтобы их уничтожать. Селективно. Начиная с 70% и ниже. Некоторых, самых сообразительных, можно оставить.

— У нас вопрос от зрителей, – перебил ее ведущий, — Почему  продолжают рождаться модификаты? Почему бы их не убивать в утробе матери?

— Вам как по-научному или чтобы понятно было?

— Как вам удобнее, – улыбнулся ведущий.

— Хорошо. Большая часть тестов на модификацию не дают сто процентного результата. Помните, был случай, когда молодая мать подала на врачей в суд за то, что они убили здорового, нормального ребенка, приняв его за модификата. С тех пор рожают все. А государству нужны рабочие руки. Пусть даже эти руки блохастые и лохматые!

— Простите, — перебил старушку лысый профессор, — У вас есть собака?

Старушка надменно кивнула.

— Она тоже лохматая…

— Бог создал собаку собакой. А человека — человеком, – она скривилась, с брезгливостью глядя на оппонента.

— Так и будьте же человеком. Вы их создали. Вы и я. Мы все. Не отрицайте хотя бы этого. Перед лицом истории мы все виноваты. В равной степени,  – выдохнул мужчина, поправляя очки, которые съехали на самый кончик носа.

Старушка чуть не задохнулась от гнева:

— Да как вы смеете…

— А теперь время для голосования… — вмешался ведущий. — Нажимайте единицу на проекции, если вы за то, чтобы модификаты жили в социуме или присылайте сообщения на номер ….

— Ушли, – сказала Фанни,  прислушавшись. — Спустились вниз по лестнице.

— Фета… — фыркнула Мася, потянув носом.

— Толстуха не будет нас ругать? Как тогда, – мрачно спросил Кэлл, протирая глаза и громко зевая.

Элив тихо прокралась поближе к двери, ведущей в воспитательскую. Она стояла в шагах семи от нее, но благодаря нечеловеческому слуху прекрасно слышала все. Подняв рыжие ушки, она внимательно вслушивалась в каждый шорох. Раньше, таким образом, она узнавала, что их накажут за плохое поведение при «очень важных людях». В прошлый раз их наказали за то, что одна девочка схватила толстую тетю из «очень важных людей» за яркие бусы, когда та наклонилась «поиграть с детенышем». Тетя возмущалась, девочка рычала, сжимая в кулачке крупную бусинку, тянула на себя. Потом подоспела Толстуха. Она попыталась расцепить пушистые пальчики. Но «детеныш» держал добычу мертвой хваткой, а потом укусил Толстуху за руку. Бусы порвались. Они рассыпались по ковру, и все бросились их собирать. Девочка плакала, тетя возмущалась, а остальные радостно ползали по полу, сжимая в пушистых или полностью человеческих, как у Фанни и Элив, руках цветные стеклянные шарики. Толстуха, запыхавшаяся и злая, собиралась наказать всех, кто попадется под горячую руку. Тогда Элив пряталась. Тогда все прятались под кроватями или за шкафом с игрушками.

Элив не умела за себя постоять. Она боялась царапаться, как Фанни или укусить, как это делают другие. За это могли наказать еще сильнее. Иногда Элив не могла уснуть от того, что в голову закрадывались грустные мысли и плохие воспоминания.  Как давным-давно ее наказывали, как ей было стыдно, за то, что она вела себя «как животное». Элив не хотела, чтобы ее считали «дикой». В отличие от многих она не мочилась на ковер, умела читать и даже немного рисовать. Жаль, что ручки в классе были приделаны к парте жесткой и прочной веревочкой, а  порвать ее было невозможно. Перегрызть тоже.  Даже если бы удалось заполучить ручку, то рисовать было бы не на чем. Раньше им давали большие листики бумаги. Но однажды, после того, как один малыш умудрился съесть ее, бумагу давать перестали. Никто  сначала не заметил, как мальчик жевал ее, до тех пор, пока он не начал смешно кашлять. Его быстро увели из класса. А потом опустевшую кроватку отдали новенькой.

Та девочка, которая, порвала бусы «очень важной» тети, была наказана. Ханя заступилась за нее, поэтому ее не били. Девочку лишили обеда и ужина. Ее больше не пускали в комнату с телевизором, а вместо нее взяли Цацу.

Часто за хорошее поведение «при людях» давали конфеты или печенье. В этот раз конфет не дали. Значит, что-то не понравилось. Нужно просто слушать очень внимательно, чтобы разобраться во всем, не обращая внимание на шум телевизора, на возню в игровой. Если что-то не понимаешь, то нужно стараться запомнить непонятное слово и ждать, когда услышишь его по телевизору и сам догадаешься, что оно такое или тихонько спросить у Хани.

Элив умела подслушивать. Она не считала это чем-то плохим, потому что ей это много раз помогало. А еще всегда было немного любопытно узнать что-то новое.

Из-за двери раздавались голоса. Писклявый и скрипучий – Толстухин. Тихий и неуверенный — Ханин.

— Ешь конфеты, дурочка. Не бери в голову. Облизнуться. Их и так на государственные деньги кормят — одевают… — что–то прошуршало, и Толстуха невнятно добавила:

— Мм….  Нафинка вкуфная.  Вот эти желеные – просто прелефть!

— Ты некрасиво поступаешь… Твои дети дома конфеты каждый день едят, а эти… — Ханя говорила тихо, едва слышно.

— Дались тебе эти нелюди… Да, знаю, знаю… Ты рассказывала… С кем не бывает. Год прошел, а ты все убиваешься. У меня тоже такое было. Почти все через это прошли.

— Я отпуск беру. Пока на месяц. А там, как сложится. С завтрашнего дня. Муж подал на развод. Предложила еще одного родить, а он отказался. Сказал, что и одной попытки с него хватит,– голос Хани дрогнул.

— Нужно было все по-умному делать. Справка о смерти и все. А там пусть думает, –  небрежно сказала Толстуха. – Лучше поговорим о сегодняшнем дне. Кто знал, что приедет сама Лили Энжел Кейн! Я у нее автограф попросила. Принесу своим. Дочка давно хотела… Ты здорово придумала. Если надо красиво – Фанни и Элив. Если надо жалостливо – Мася. А если отталкивающе – пусть Цацу берут. Она страшненькая. А остальные для массовки.

— Я просто не хочу, чтобы о них думали плохо. А тут как назло на каждом углу кричат: «Нет – модификатам!»  Мне их жалко. Я работаю здесь, чтобы хоть как-то компенсировать пустоту.

— Нашла кого жалеть!  — фыркнула Толстуха. – Я работаю здесь, потому как здесь хорошо платят. А мне еще двух детей поднимать.

Толстуха развернула еще одну конфету. Ханя конфеты не ела.

Элив бесшумно двинулась обратно в комнату. Ее хвост мягко вздрагивал в такт шагам. Он был рыжим и пушистым. Не таким длинным и тонким, как у Маси, и не таким лысым обрубочком, как у Фанни. Ушки у Элив были аккуратными, они забавно торчали, когда у нее было хорошее настроение, и прижимались, когда она напугана или переживает. У Фанни ушки висят. Они темные и смешные. А еще они у нее постоянно болят. Все остальное, кроме взгляда, у Элив было человеческим. Взгляд выдавал всех модификатов.

— Ханя уходит. Какой-то развод. Наказывать не будут, – прошептала Элив, проскользнув в комнату.

— Лучше бы Толстуха. Лучше бы у Толстухи был развод, – недовольно сказал Кэлл.

— Фета… — Мася протягивала пушистую ладошку к Элив.

— Нет конфеты, – сказала Элив и села, обхватив колени руками.

Мася долго стояла посреди комнаты и с надеждой смотрела на дверь, а потом жалобно скулила всю ночь в темноте, бормоча что-то себе под нос. Элив, спавшая через четыре кровати, даже сквозь сон слышала всхлипывающее: «Фета…Фета… ».

***

— Смотри, что у меня есть… — Фанни тихонько тянула Элив за рукав. – Они потеряли, а я положила на нее руку и они не заметили… Пошли, покажу.

Они прошли через игровую комнату и быстро юркнули за шкаф.

— Ах! – выдохнула Элив, —  Это же ручка!

— Ага. Она пишет. Смотри! Я рисую в уголочке. Смотри! Моя ладошка! Красиво? Я специально так долго хранила ручку. Потому, что сразу доставать нельзя. Как в детективе,  – с гордостью сказала Фанни, обводя вторую ладошку.

— Здорово! А можно я попробую! – Элив взяла ручку и наклонилась к обоям.

За шкафом послышались шаги. В маленькое убежище двух художников заглянула пушистая мордочка.

Фанни быстро заслонила собой рисунки. Мордочка исчезла, и они продолжили рисовать.

С тех пор, как Ханя ушла, прошло больше двух месяцев. Порядки поменялись. Теперь телевизор можно было смотреть только раз в три дня, а спать ложится на час раньше. Теперь за каждую провинность жестоко наказывали. Самым страшным наказанием был подвал. В подвале было холодно и сыро. А еще в подвале были крысы. Большие, голодные и злые. Фанни придумала, как избежать их маленьких коготков и острых зубов. В день наказания нужно спрятать немного еды, а потом бросить ее крысам. Пока они едят, нужно сидеть тихо-тихо. Там есть большой ящик, и если на него забраться, то можно пересидеть. Фанни наказывали часто, поэтому она лучше всех знала о крысах. На ее руке до сих пор не зажили царапины, а на ноге  кровоточил укус, потому как Фанни его постоянно расчесывала и ковыряла, когда делать было нечего. Элив подвалом не наказывали ни разу. Она всегда старалась вести себя хорошо. Она не лезла в драки, не воровала еду, не шумела и не кусалась. Даже когда у нее пытались что-то отобрать, она отдавала это сразу. А потом тихо плакала под одеялом. Последний раз у нее отобрали цветную бусинку. Фанни тогда утешала Элив, подарив ей вместо бусинки два  фантика. Красный и голубой.

— Если кто-то узнает, то нас накажут, — сказала Элив шепотом во время просмотра телевизора.

— Я знаю, но это так здорово. Сегодня я нарисую солнышко. По телевизору показывали, как его рисовать. Там была передача про детей. Ты как раз спала, – Фанни шмыгнула носом.

— Научишь?

-Ага!  — гордо сказала Фанни.  — Ой! Смотри тут опять этот противный дядька с разными глазами. Его почему-то стали показывать часто-часто.

На экране мужчина с разноцветными глазами жал руки людям, а они фотографировали его и поздравляли.

— У него какой-то праздник, – сказал Фанни. — Давай послушаем.

— Сенатор Нил Говард сегодня озвучил свою программу. Часть программы посвящена модификатам. В нее входит новый перечень работ для модификатов и условия получения заработной платы. Так же он отменил специальные отделы в общих магазинах. Теперь для модификатов будут созданы специализированные магазины и аптеки. Созданы так же первые  резервации для проживания модификатов. Для них введен комендантский час. Для тех, кто работает в ночное время суток, разработан специальный пропуск. Так же внесена поправка о том, чтобы каждый месяц модификаты отмечались в специальных пунктах регистрации. Ужесточилось законодательство для модификатов с того времени, как произошел печальный случай убийства и изнасилования 56% модификатом маленькой девочки, игравшей на детской площадке, недалеко от дома. Насколько известно, модификат насиловал и убивал ребенка на глазах других детей. Сенатор просто не мог не отреагировать на этот инцидент. В связи с этим были внесены поправки почти во все законы, касающиеся модификатов. Большая часть избирателей поддержали изменения. Нил Говард заявил о том, что это только начало.

— Странный и неприятный, – буркнула Фанни, почесав ухо.

— Я его тоже не люблю. Давай переключим, – предложила Элив.

— Ты забыла про решетку. Как только стали показывать этого дядьку в комнате появилась решетка, которая отделяет проход и телевизор от нас. Мы как в этом…. Как его…. Мы смотрели, тебе понравилось… Ты еще сказала, что там одна на Масю похожа.

— В зоопарке. Я специально запомнила слово. Может еще покажут.

— Не переключайте «ForYouTV». Сразу после рекламы вы увидите нашу постоянную передачу «За и против. Ваше мнение». В этом выпуске обсуждаются внесения изменения в законодательство страны по поводу модификатов. У нас в студии присутствует Алекс Кэнси, активист движения «NоМо». Смотрите и не переключайте.

— Что я пропустил? – спросил, усаживающийся поудобнее, Кэлл.

— Сначала маленький мальчик долго рассказывал про какую-то баночку. Потом красивая тетя гладила что-то пушистое. Она называла его «сынулей». Наверное, это ее ребенок. А потом она кормила его из желтого  пакетика. А еще говорили о той тете, что приходила к нам, когда еще была Ханя. Ну…Та, которая вкусно пахла, и еще волосы синим…  – начала Фанни, тряся головой.

— Лили Энджел Кейн! Почему меня не позвали? — обиделся Кэлл.

— Ее показали совсем чуть-чуть, – оправдывалась Элив. – Там что-то говорили о каком-то иске. Она что-то выиграла.

—  Класс! А я пропустил, – надулся Кэлл.

— Может, еще покажут. Смотрите телевизор, пока Толстуха не выключила, – сказала Фанни и легла, подперев голову руками.

— Кэлл! Ну не трогай мой хвост! Прекрати!  — Элив взмахнула руками.

— Это тебе за то, что не позвала, когда показывали Лили.

— Хватит! Пусти! – Элив готова была разреветься. Она прижала хвост к ноге  и  сморщила нос.

— Я пошутил! Только не плачь.

— Тише! Из-за вас ничего не слышно! – сказала Фанни, внимательно смотря на экран.

В красивой студии, напротив дяди в очках сидел молодой, красивый парень в белой футболке с рисунком. На диване разместился толстый, лысый, знакомый по многим передачам мужчина, которого очкарик называл профессором.

— Скажите, пожалуйста, Алекс, вы давно являетесь противником модификаций?

— Я ненавижу их с детства. Понимаете, для меня они хуже животных…

— Но животных вы любите? — прервал его профессор.

— Простите, я считаю ваш вопрос некорректным. Мы все любим животных. Но модификаты хуже животных во много раз! Это ложная ветвь эволюции. Мы против того, чтобы им дали статус человека. Или хотя бы приравняли к нам. Это — оскорбление человеческой расы. Мы за чистоту расы. Представьте, что скоро по земле будут ходить одни модификаты! А человечество, как таковое, вымрет. Этого нельзя допустить!

— Молодой человек, не могли бы вы, как студент престижного вуза, представить, что именно ваши предки виноваты в модификациях?

— Если это ошибка моих предков, то ее тем более нужно уничтожить. Я готов ее исправить. Мне противно идти по улице, зная, что здесь минутой раньше прошел модификат! Я готов встать на защиту человеческой расы. Я за то, чтобы решить проблему модификаций раз и навсегда!

— Вы не подумали, что вас просто используют? Вас, таких как вы, чтобы отвлечь страну от надвигающегося экономического кризиса? Мы уже в полной, простите, дыре. У нас сплошные проблемы. У нас заканчивается все… В том числе деньги на гранты, на исследования. Мне стыдно за наше время. Мы ничего не достигли. Мы просто остановились. Один кризис. Другой кризис… Третий, наконец! Мы не живем. Мы – выживаем. И при этом пытаемся соблюсти хорошую мину при плохой игре. Лучше ненавидеть модификатов, чем рассматривать анализировать и шаги правительства. Вы искали врагов! Тех, кто виноват в том, что уровень жизни неуклонно падает. В том, что постоянно рушится очередная финансовая пирамида. Сначала упал доллар. Потом ввели золотой стандарт. Мы вернулись в середину двадцатого века! Когда спонсировалась хоть одна исследовательская программа? Вы просто ищете виновных в том, что довели страну до такого! Когда-то это были контрреволюционеры, врачи-убийцы, инженеры-вредители, капиталисты. А сегодня – модификаты. К вашему сведению, молодой человек, они работают на нас. Они работают, чтобы облегчить жизнь человека. А мы за это им даже нормальные условия не можем создать! Зарплату им снизили до 60 евро. В среднем. Кем они работают? Уборщики, грузчики, расфасовщики, штамповщики, курьеры, носильщики. У нас — полная рецессия, а вас используют, как основную движущую силу регресса. Отвлекающий маневр от насущных проблем.

— Профессор Голдман, вы сами сказали, что они работают. Они забирают рабочие места у людей! Люди без работы, зато модификат с работой! И все при таком уровне безработицы! Не будь модификатов, мы бы давно осваивали космос! Если бы не они  — у нас была бы возможность жить лучше! Они забирают у нас рабочие места, они «жрут» деньги из бюджета!  — молодой человек загибал пальцы.

— Ни один нормальный человек у нас в стране не пойдет работать за 60 евро! Вы идете по чистой улице почему? Потому, что ее с утра подмели модификаты.

— Они забирают наши рабочие места! Они убивают наших детей! Они…

— Молодой человек, успокойтесь. Вы находитесь не на митинге. Дело об убийстве может быть простой провокацией. Для таких, как вы. Помните, как быстро его закрыли, какой противоречивой была информация?

Экран внезапно погас. По ту сторону решетки стояла Толстуха. Она провела пальцем по сенсорной панели и отключила телевизор вовсе. А потом рявкнула:

— Быстро спать!

— Пошли, порисуем, — тихо сказала Фанни на ухо Элив. Элив подняла уши  и завиляла хвостиком.

— Пошли, — шепнула она в радостном предвкушении.

Они юркнули за шкаф в игровой комнате.

— Смотри. Кружоооок. А потом – па-лоч-ки… —  сосредоточенно шептала Фанни.

— Дай попробую…. Кружоооочек… А потом – па-лоч-ки! Я могу еще облачко нарисовать, – Элив закусила губу от старания. Ее рыжий пушистый хвост ударял в такт каждому движению руки.

— Не похоже. Какая-то краказября, – фыркнула Фанни. — Дай ручку. Я нарисую…Что бы такое нарисовать?

Фанни опять чесала свои висячие уши. Они снова болели. Если бы была Ханя, она бы закапала в них лекарство и засунула ватку. А потом они бы были почти здоровыми.   Но Хани не было.  И без Хани было очень плохо.

— А вот …. – начала Фанни, и тут на разрисованные обои упала большая тень. Элив обернулась и увидела Толстуху. Она стояла прямо над ними. Элив испугалась так, что непроизвольно заскулила, поджав хвост и прижав уши. Фанни просто широко-широко раскрыла глаза и выронила ручку. За Толстухой стояла Мася. Она показывала лапкой на испуганных маленьких художников. Мася дернула Толстуху за юбку, сделала лапки лодочкой и жалобно проскулила:

— Фета…. Фета…

— Молодец, Мася, — погладила ее Толстуха. – А я — то думала, чего ты меня тащишь сюда. А тут оказывается…

— Фета… — настойчиво требовала Мася.

— Возьми, – Толстуха достала из кармана цветной фантик.

Мася схватила его и показала застывшим Фанни и Элив.

— Фета… Мя фета… — а потом развернула и быстро съела.

Элив почему-то подумала, что нужно было бы ее пососать и снова положить в фантик. А потом, когда плохо, можно пососать еще. Так конфетку можно есть много дней…

— Ах вы, мерзавки! — Толстуха схватила Элив и Фанни за волосы и вытащила из убежища.

Фанни успела укусить ее за руку.

— Ах ты, мразь, нечеловеческая, – Толстуха схватила Фанни за больное ухо и ребенок пронзительно закричал. Толстуха упивалась, дергая бедное ухо во все стороны.

Элив хотела вмешаться, но знала, что тогда достанется еще и ей. Ее тоже больно накажут. Ее и так накажут, но если вмешается, то накажут сильнее. Фанни тем временем яростно вырывалась, а Толстуха впивалась ногтями ей в лицо. Девочка царапалась и пыталась укусить, тогда Толстуха стала бить Фанни ногами. Ребенок уже не вырывался, а просто хрипел. Когда Толстуха закончила Фанни просто лежала на ковре, свернувшись клубочком, прижимая руки к животу. Толстуха толкнула ребенка ногой. Фанни не шелохнулась. Глаза ее были почему-то открыты. Толстуха нагнулась и стала зачем-то трогать ее шею. А потом спешно отдернула руку.

— А с тобой, выродок, я еще поговорю. Будешь сидеть в подвале не два часа, а четыре. И никакого телевизора. Ты меня слышишь!

Толстуха схватила Элив за руку и поволокла в подвал. Напоследок Элив увидела, как изо рта Фанни на ковер вытекает кровь… Она вспомнила, как когда-то порезала руку, и как они с Фанни, по очереди, зализывали рану. Кровь была соленая и невкусная, но рана зажила быстро.

— Сиди, скотина, тут. И не думай о ящике. Я его убрала. Думаешь, я не знаю, как вы ловко придумали на него залазить, – дверь закрылась и Элив оказалась в кромешной темноте. Вокруг послышались шорохи, и ребенок со всех сил забарабанил в дверь. Шорохи приближались, и Элив уже почувствовала пушистые прикосновения к своим ногам. Она заплакала и еще сильнее стала биться об дверь. Крысы уже царапали ей ноги. Главное – не упасть. Так говорила Фанни. Если упадешь, они тебя съедят. Выгрызут глаза, как у одного мальчика. Или съедят палец, как у кого-то из новеньких. Главное — двигаться. И Элив пошла по ступенькам вниз, в надежде найти еще один ящик. Она шла по грязному полу, в темноте. Она видела лишь смутные очертания предметов. Вокруг стояли какие-то коробки. Но коробки были картонные и  громко шуршали, поэтому трогать их было страшно. Она долго брела в темноте, периодически наступая на что-то живое и пушистое. Живое выворачивалось и визжало.  И тут, в затхлости помещения, она почувствовала свежий ветерок. Когда-то их выводили на прогулку, а теперь почти не выводят, но Элив помнит этот запах. Она подошла к стене и увидела какую-то деревяшку. Она схватила ее двумя руками и потянула на себя. Деревяшка упала, больно ударив по ноге… Элив прыгала и плакала. А потом, всхлипывая, посмотрела на стену. В стене была дырка. Небольшая, пролезть было можно. И оттуда дул ветерок. Можно было подождать, когда откроют дверь, а потом вести себя хорошо. Тогда снова разрешать смотреть телевизор. А может, телевизор ей не разрешат смотреть никогда-никогда. Крысы уже кусали ее голые ноги, и Элив решила, что дырка в стене станет ее спасением от их острых зубов. 

Дыра была узкой, и в какой-то момент Элив испугалась, что застрянет здесь и умрет. Она запаниковала. Сердце колотилось что есть мочи, а волосы отчего-то стали влажными… Она останется здесь с крысами навсегда. Не будет ни телевизора, ни мячика, ни Фанни с Келлом, ни Толстухи, ни глупой Маси… Она будет жить здесь вместе с крысами, а потом умрет, как в фильме, кусочек которого они посмотрели на несколько дней назад. Там мужчина упал с крыши, а потом лежал неподвижно. «Он умер, — сказал тогда детектив». «Он отдал Богу дущу.  Дело закрыто,– сказал мужчина с пистолетом». Тот мужчина, что упал вниз, лежал неподвижно, как Фанни, после того, как ее избила Толстуха. Интересно, а «душа» есть у всех или только у тех, кого показывают по телевизору? Может,  Элив, когда-нибудь покажут по телевизору и у нее тоже появится «душа»? Элив знает точно, что «Бог» — это такой человек, у которого все что-то просят.  Когда люди удивляются или пугаются, они говорят: «О, мой Бог!» или «О, Боже!». А когда им плохо они смотрят куда-то вверх. И плачут. Наверное, «Бог» может им помочь. Элив не могла посмотреть на небо, как в кино, поэтому решила, что Бог ей не поможет.  Она выдохнула, оттолкнулась ногами и поползла. Дыра становилась все шире и, наконец, закончилась. Элив вывалилась на траву.  Она сидела и тяжело дышала. Сначала не было видно совсем ничего, все было таким ярким и ослепительным, а потом появились контуры. Большие здания, много зданий, дорога и решетка. Элив зализала царапину на левой руке и осмотрелась по сторонам. Здесь было все, как в фильмах. Она припала к решетке и долго смотрела на проезжающие мимо машины. Красиво… Элив протиснулась между прутьями и пошла по улице. Голова кружилась от новых запахов. От проходящих мимо людей пахло чем-то вкусным, как конфета, а еще чем-то сладким, кислым.  Были и неприятные запахи, от которых хотелось уйти подальше. А небо… Небо было таким, что на него нельзя было долго смотреть – сразу кружилась голова. Дома были просто огромными. Гораздо больше, чем в телевизоре.  Там, где ездили машины, почему-то чувствовался запах чего-то противного. Машины пахли плохо. Чем-то, казалось, сладковатым, но в то же время очень неприятным. А если долго нюхать становилось плохо. Элив не раз в фильмах видела, как машина наезжает на человека. Она всегда закрывала в такие моменты глаза. Девочка знала, что попасть под колеса – это больно, поэтому старалась держаться подальше от дороги.  Огромные телевизоры повсюду рассказывали о баночках, коробочках, красивые тети трогали свое лицо, дети что-то кушали и смеялись, обнимая других детей.  Были и неинтересные картинки. Какие-то бумаги, какие-то странные штуковины, надписи непонятными буквами. Элив умела читать совсем немного, но прочитать ничего не успевала. Стоит начать первое слово, а картинка уже совсем другая. Двери с буквами сами открывались и закрывались. Много дверей, надписей, людей. Элив шла вдоль стены, чтобы было не так страшно… Но стена закончилась и везде были машины. Они гудели, шипели и ехали, ехали, ехали…

Толпа народа подхватила Элив и занесла куда-то вниз, под землю. Элив стояла на ступеньках, которые ехали сами. А потом был длинный коридор.   Там тоже было много картинок и все куда-то бежали. В голове все перепуталось, и Элив, закрыв глаза, присела у стеночки. Посидев немного, она увидела перед собой надпись большими буквами. Она была не похожа на те, что написаны рядом. Те – аккуратненькие и ровненькие, а эта кривая и некрасивая.

— Ум-ри мо-ди-фи-кат, — прочитала Элив, потому, как надпись никуда не спешила и меняться не собиралась. Там еще была странная картинка: «кружочек с перечеркнутой штучкой». У штучки были ушки, как у Элив. «Они тоже нашли ручку и рисовали на стенах. Только ручка была очень большая! — подумала Элив. – Интересно, их за это наказали?». Она еще полизала царапину, а потом тихонько встала и пошла вместе с людьми. На полу стояла большая красивая коробка, от которой пахло едой. Элив сразу захотелось кушать. Все подходили и что-то бросали в ту коробку, но никто ничего не брал обратно. «Они заберут потом, — подумала Элив. – Это чужое. Это трогать нельзя…». Мимо прошла женщина с двумя детьми.  Один из них ел что-то очень вкусно-пахнущее. Элив смотрела на него голодными глазами. Во рту натекло озерцо слюней, но подойти и попросить она боялась. Ребенок может укусить.

— Хочешь? – девочка протянула Элив что-то в пакетике. Оно пахло как-то необычно.

Элив взяла и аккуратно развернула.

Внезапно раздался неприятный голос женщины:

— Я, значит, на последние деньги покупаю, а ты делишься со всякими модификатами. Не хочешь пирожное – так бы сразу и сказала. Лучше бы собачке отдала!

— Возьмите… — Элив неуверенно протянула сверток обратно.

— Убери свои блохастые руки от моего ребенка! — прокричала женщина. – Ты, Ирис, будешь наказана. Не вздумай кормить всякую шваль на улице… Сейчас она съест пирожное, а в следующий раз подкараулит и убьет тебя. Знаешь, сколько таких случаев было! Быстро пошли! Мы и так опаздываем!

Женщина схватила девочку за руку и куда-то потащила. Второй ребенок прыгал и пел: «Ирис любит модификатов! Ирис кормит блохастых уродов!»

Элив так и осталась стоять, держа в протянутой руке что-то, что злая женщина назвала «пирожное». Почему нужно отдать какой-то собачке? Почему женщина так кричала? Пирожное пахло очень-очень вкусно, и Элив его съела. Съела почти все. Маленький кусочек она положила в кармашек. Может она никогда уже не попробует такую вкуснятину…  А ведь вкуснее его Элив не ела ничего…  Пирожное намного вкуснее, чем конфеты или печенье. Но кушать от него хотелось еще больше. 

Она вышла на улицу и села на какую-то приступочку. Вокруг ходили люди, обходя ее стороной. В спину кричали:

— Расселась, тварь! Иди работать!

— Где полиция? Почему не следит за порядком.

         — Фу! Какая гадость! Не гавкай, милый, а не то она тебя укусит! Все они ненормальные!

Прохожие говорили что-то еще, но Элив не слушала.

— Патрик! Вернись в машину! Мама за тобой не успевает! Патрик! Не ходи туда! Там машины! – истерично кричал женский голос, и совсем рядом с Элив пробежал маленький  мальчик с белыми волосами. Он бежал прямо на дорогу.

— Остановите ребенка! Кто—нибудь! – кричал женский голос. Женщине было явно плохо.

Элив схватила малыша за руку. Ребенок заплакал и стал вырываться.

— Хосю к папе… Пусти меня! – он стал брыкаться и Элив уже думала разжать пальцы, потому как тетя может накричать на нее, но тут ребенка подхватили женские руки. Тетя в красивой одежде, с ярко алыми губами, в больших очках, на высоких тонких иголочках. Одной рукой она схватила ребенка, а другой Элив за запястье и потащила куда-то к машине. Ногти у тети были очень длинными, а стекла у машины черными-пречерными. Тете открыли дверь, и она запихнула туда Элив и малыша, который все возмущался и топал ногами:

— Мама — дура! Мама — злая! Я не хосю с ней лазговаливать!  — он смешно скрестил руки на груди и пнул мамину ногу.

— Патрик, успокойся, – нежно сказал мать, гладя ребенка по голове, — Маме больно. Не делай так. Сейчас мама позвонит папе, и мы поедем в магазин. Подожди, мама сейчас разберется со всем, и мы сразу поедем.

 Тетя откинулась на сиденье и сердитым голосом сказала:

— Почему дверь была открытой! Я вам мало плачу за охрану? Мой муж вас поубивает, к чертовой матери! Я вышла ровно на минуту и вижу, как мой ребенок бежит под колеса! Никто из вас даже пальцем мне пошевелил! — тетя говорила все громче. Ее красивые красные губы некрасиво кривились.

Элив сидела и глядела на улицу. Странные стекла. Отсюда все видно, а что твориться в машине никто не видит!

— Милый, — тетя говорила сама с собой. – Ты не представляешь, Патрик только что чуть не угодил под машину… Я вышла только на минуту… Когда ты отъехал… Его остановил модификат… В машине…. Надеюсь, никто не видел… Слушаю… Хорошо… Привезу…. Ага… Нет, никто не видел… Не думаю.… Я уверена… Если что, замнем скандал…. Поняла… Что?…. Машину?… Присылай… Я сама ее не повезу… Все… Целую.

Тетя дала какие-то бумажки мужчине, сидящему на переднем сидении, и он вышел. Потом вернулся с каким-то пакетиком…

— Ты откуда? Покажи руку! — женщина повернулась к Элив.

На руке у Элив были какие-то цифры.

— 79. Не работаешь. Говорить умеешь?

— Да… — промямлила Элив.

— Сейчас приедет машина. Тебя заберут. Отвезут в общежитие. Никому ничего не рассказывай. Поняла? — недовольным голосом говорила женщина.

— Я вас поняла, – тихо-тихо сказал Элив.

— Вот тебе пакет. Не лезь туда сейчас! – Элив спешно отдернула руку, — Выслушай до конца. Тебе дадут работу. Поселят. Твое дело – молчать. Поняла? Все. Выходи из машины и выкинь эту гадость, что у тебя в кармане. Ты мне весь салон испачкала. Еще служебную машину загадишь.

— Куда ее везти, миссис Говард? — в открытых дверях машины  стоял, наклонившись, человек.

— В общежитие, – раздражено бросила женщина.

Элив посадили в другую машину и повезли. Рядом на сидении лежал пакетик. Элив положила на него свою ладошку. Он был еще теплым. Главное, чтобы дядя за рулем не отобрал его… Это ее пакетик… И она ни с кем не будет делиться… Даже с какой-то собачкой….

Машина подъехала к большому серому зданию с решетками на окнах. Окон было много – много и все были одинаковые. Здание выглядело скучно и строго. Элив вышла из машины, прижимая к груди свою драгоценную ношу. Ее цепко схватили за запястье, и повели к входу. Девочка просто шла, оглядываясь по сторонам. Стена. Дверь. В нос ударил странный запах. Опять дверь, коридор. Большая женщина ведет их куда-то, размахивая руками. Потом руку Элив прижимают к какой-то штуке. Было немного больно, и на запястье появился какой-то значок. Он был похож на черного жука, который однажды залетел летом в открытое окно игровой. Его долго все разглядывали. Жук ползал по рукам и щекотал своими лапками. Он был ярким и смешным. А еще мог летать. Фанни сбегала за конфетой и предложила жуку. Но жук отказался от конфеты и попытался уползти. Его положили на подоконник, и пока Элив его ловила, Фанни искала коробку. Они посадили жука в маленький картонный кубик с цветной картинкой, который им дала Ханя. Элив долго, приложив коробочку к уху, слушала, как жук тихонько скребет лапками по картону. Потом слушала Фанни.

— Это он так разговаривает, – сказала Фанни, приложив вечно больное ухо к кубику.

А потом жук затих. Он больше не скребся и не ползал. Жук просто лежал на дне коробки. Точно так же он лежал, подобрав лапы, на подоконнике, когда его вытащили и разглядывали. Он не хотел ни ползать, ни летать. Тогда Фанни бросила его сквозь прутья решетки, и жук исчез в зелени кустов. Элив долго смотрела вниз и думала о том, что сейчас жук жалеет, что отказался от конфеты.

— Смотри куда идешь, – проворчал кто-то на ухо, когда Элив чуть не споткнулась.  Большая тетя что-то сказала другим людям, и взяла Элив за руку. Рука у тети была скользкой и теплой. Элив пыталась успевать за ее большими шагами, и тихо семенила в своих интернатовских ботиночках. Ее серый сарафан, стандартный для всех воспитанников почти сливался со стенами. Потом лестница, двери, еще лестница и еще двери. Элив зевнула. У нее после подъема по лестнице кружилась голова, и хотелось присесть. Тетя постучала в одну из дверей и дверь открылась. На пороге стояла девушка, на две головы выше Элив. У нее была белая шея, как у птички, покрытая перышками.  На локтях тоже был светлый пушок.  Глаза у девушки были голубые, волосы короткие светлые, с вплетенными цветными нитками. На ней был клетчатый халат с большой зеленой пуговицей на груди. Женщина подтолкнула Элив к двери, и девушка пропустила ее внутрь. Пока Элив разглядывала комнату, на пороге о чем-то спорили. В комнате был маленький телевизор, две кроватки, шкафчик, стол, три стульчика и выцветшие обои. Элив провела пальцем по стертому узору. На них когда-то был красивый рисунок, и Элив подумала о ручке, которым можно его обвести. Но тут вернулась девушка и закрыла дверь.

— Привет! — она наклонилась к Элив. Элив отшатнулась.

— Как тебя зовут? — девушка присела на корточки. Элив заслонилась пакетом.

— Не надо прятаться за пакетом, Лисенок, – девушка засмеялась, пытаясь отодвинуть пакет в сторону.

— Не трогай! Это мое! – зарычала Элив, прижав уши. Она забилась в угол и недоверчиво смотрела на девушку. Девушка вела себя как-то странно.

— Ну и сиди там. Я думала, что мне нормальную девочку поселили, а тут непонятно что рычит и вредничает … – надулась девушка и включила телевизор. Элив сидела между столом и шкафом. Она боялась пошевелиться. Она могла нюхать пакетик и думать о том, что ей здесь не нравиться. Здесь плохо. Девушка странная, телевизор маленький и нет ни Фанни, ни Кэлла.

В дверь постучались. Девушка открыла, и на пороге появился долговязый юноша. У него были большие мохнатые острые уши и шерсть на руках. Глаза у него были большие и печальные.

— Слышал, у тебя тут новенькая. Пришел поздравить с новосельем. Пока свет не выключили.

Девушка отошла в сторону и указала на сидящую в углу Элив.

— Чего ты боишься? – парень присел на корточки и попытался погладить ребенка по голове. Девушка с перышками  демонстративно отвернулась.

— Ну, расскажи нам, как тебя зовут?

— Элив, – буркнула девочка. Ей почему-то было немного стыдно.

— Ее Элив зовут, – радостно объявил парень. Девушка хмыкнула и повернулась к ним.

— А меня – Даник. А ее — Джус. Но она любит, когда ее называют Джулией, – тихо добавил он.

— Ты откуда? – парень наклонился и взял ее за ручку. Элив надула губы и выдернула руку.

— Она боится, – заключил парень.

— А, по-моему, она вообще ненормальная! – фыркнула девушка.

— Вспомни себя после интерната.

Девушка, или Джус, как ее назвал парень – Даник, поджала губы.

— Сделайте погромче!!! – внезапно заверещала Элив, тыкая пальцем в маленький экран, выронив из рук свою драгоценную ношу. Даник и Джус переглянулись, и девушка быстро добавила звук движением руки.

На экране появилась знакомая картинка.

— В интернате № 139 сегодня произошло очередное убийство. Озверевшие модификаты забили насмерть одну из воспитанниц. Ее нашла воспитательница во время обхода. Детеныш — модификат лежала на полу в луже крови. Обстоятельства смерти не вызывают сомнений. Ее забили собственные сородичи. На теле обнаружено множество ушибов и переломов, но смерть наступила от внутреннего кровотечения.

На экране появилась Толстуха.

— Я иду по коридору, слышу шум. Возня какая-то. Открываю дверь, а там… уже мертвая… Я пыталась ей помочь, но было поздно. Я ведь так близко к сердцу принимаю все это… С ними так трудно работать. Но я люблю свою работу. Я люблю их, как своих детей. Все они  — мои  дети…Я до сих пор отойти не могу.

На экране какие-то люди заворачивали тело в черный пакет.

— Фанни… — растерянно прошептала Элив.

— Это не первый случай убийства модификатами своих сородичей. Во многих интернатах это происходит регулярно, что еще раз доказывает целесообразность решения проблемы модификаций, путем изоляции их от общества. Правительство во главе с Сенатором Нилом Говардом ищет возможные пути решения. Вот как комментирует ситуацию психолог:

— У многих модификатов преобладает стадный инстинкт. Тогда они становятся опасны и неуправляемы, так как подчинятся совсем другим законам.  Скорее всего, именно стадный инстинкт стал причиной гибели детеныша модификата.  Многочисленные повреждения свидетельствуют о том, что ее забивала не одна особь, а несколько.

— Остальное вы увидите после рекламы.

— Вы можете отключить рекламу  онлайн всего лишь за 100 евро в месяц. При покупке абонемента вы автоматически участвуете в розыгрыше призов. Для отключения всплывающих сообщений и бегущей строки мы предлагаем пакет «Эконом+», всего за 40 евро в месяц. Для постоянных клиентов…

— Фанни… — прошептала Элив и шмыгнула носом. Она смотрела на экран, где уже шли рекламные ролики, а Джус шепталась с Даником.

— Они просто не знали, что делают… — осторожно начала Джус. – У нас на первом этаже тоже живут такие… Но их держат в специальных боксах… Бояться нечего.

— Это Толстуха… Била за солнышко… На обоях…  — Элив провела в воздухе пальчиком.

Джус переглянулась с Даником. Тот пожал плечами.

— Ты знала ту девочку? — спросил Даник, присаживаясь на корточки.

— Фанни, – укоризненно сказала Элив. Ей почему-то казалось, что они специально дразнят ее. Но Элив и так было страшно и грустно. Фанни – умерла, а они не понимают этого.

 – Ее убила Толстуха! Как в фильме. «Отдала Богу душу!». Так говорил детектив, – она с надеждой посмотрела на Даника и Джус.

Очевидно, они вообще не понимали, что говорит Элив. Джус закусила губу, а потом полезла в шкаф. Даник стоял и растерянно смотрел на расстроенного ребенка.

— Вот, – в руках Джус была странная, сшитая из каких-то цветных лоскутков, неровная подушечка  с ушками  и глазками-пуговками.

— Я сама ее сшила! – с гордостью сказала Джус, — Возьми.

Она протянула подушечку Элив. Элив смотрела на разноцветные пуговицы. Одна большая, черная, с четырьмя дырочками. Другая – маленькая зеленая, с двумя.

— Давай назовем ее Фанни, – улыбнулась Джус.

— Джулия… —  со страхом сказал Даник.  – Это жестоко…

— Тише, – прошептала ему Джус, протягивая игрушку
Элив  — Я знаю, что делаю…

— Она теперь всегда будет с тобой… Куда бы ты не пошла… — Джус говорила так нежно и красиво, что Элив немного успокоилась. – Она будет тебе помогать. Когда будет плохо – расскажи об этом Фанни. Она теперь всегда с тобой.

Элив теребила пуговки на игрушке. Фанни была не такая красивая, как интернатовские игрушки, но это была ЕЕ игрушка. И ничья больше.

— А ты не заберешь ее снова?- недоверчиво спросила Элив.

— Нет, конечно, глупая. Я тебе ее подарила, а подарки не забирают,  —  Джус сдула с лица светлую прядь.

— А что это? – спросила Элив, показывая пальчиком на кривые стежки под пуговицами.

— Это рот. Она всегда улыбается. Видишь…. Похоже на улыбку.

— А вот эта? – Элив показала на маленькую розовую бусинку над «улыбкой».

— Это нос. Жалко, что бусинка была одна. А то бы я еще что-нибудь придумала.

— А откуда ты все это взяла? – Элив успокоилась и не хотела выпускать Фанни из рук.

— Я работаю на фабрике. Там часто остаются обрезки, «клаптики», пуговки, погнутые иголочки, нитки… Ну.. я… иногда… беру их домой,  – смущенно сказала Джус, словно ее поймали за чем-то плохим.

Внезапно раздался странный протяжный сигнал и Даник сказал:

— Всем пока. Сейчас свет выключат. Я пошел, –  он исчез за дверью.

— Заигрались мы с тобой. Тут свет выключают, когда поздно, в одно и то же время. С утра нас будят другим сигналом. Ни за что не проспишь. Но тебе завтра на работу пока не надо. Да и мне тоже. Завтра — воскресенье. Поэтому я тебе все тут покажу и расскажу. Кстати, куда девать твой пакетик?

— Какой пакетик? А…Ты можешь открыть его. Разрешаю.

— Ну, спасибо, – преувеличенно торжественно сказала Джус. — Он подождет до утра. А сейчас — спать.

— А Фанни можно взять с собою?

— Можно.

— А можно спать без одеяла?

— Можно.

— А можно я хвостом буду стучать по кровати? Мне так легче уснуть…

— Можно.

— А можно…

— Кто бы знал, что ты такая разговорчивая! — сказала Джус, укладываясь.

— Я хотела спросить…Умм…  Забыла… – невнятно пробормотала Элив и засопела.

Утром всех разбудил страшный звук. Элив подскочила и долго не могла понять, где она находится. Кровать была мягкой и удобной, и вылезать из уютной теплой норки не хотелось. Глаза слипались, но уснуть не удалось. На кровати напротив зашевелилось одеяло и оттуда выползла заспанная Джус. Она тихо ругалась, натягивая халат. Элив успела заметить, что на спине у Джус тоже были перышки. Джус кряхтела, выворачивая рукава и застегивая пуговицы, а потом подошла к Элив. Элив хотела притвориться, что спит, но Джус обмануть было труднее, чем воспитателей.

— Вставай, соня! Пошли в душ! – сказала Джус, стягивая одеяло с Элив.

В душе Джус показала, как можно пускать мыльные пузыри. Элив смеялась, глядя, как чудо-шарик рождается после того, как подуть в мыльные руки. А потом она сидела в большом старом полотенце на кровати и смотрела телевизор.

На экране семья ела какую-то смешную штуку и улыбалась.

— Переключи. Не люблю детей, – сказала Джус, вытирая волосы.

— Как? Тут все по-другому… Я не умею…

— Смотри. У телевизора есть память. Нажимаешь эту кнопочку, чтобы выбирать каналы. Тут все каналы. Читать умеешь? Смотри. Эта передача уже прошла, а ты можешь смотреть ее снова и снова! Это называется «в проекции». Здесь обычно показывают немного больше, чем просто в эфире. Нажимаешь кнопку «подробнее». Зеленую, слева. Но это если интересно. Так, что если пропустила что-то – не страшно. А вот каналы в прямом эфире. В прямом эфире только новости, некоторые шоу и реклама. А фильмы можешь посмотреть, когда хочешь и какие хочешь. Я тут внесла в память несколько классных фильмов.

— Мы  часто смотрели новости…

— Хочешь новости? Пожалуйста. Вот. Утренние. Они были как раз, когда мы пускали пузыри.

— Лили Энжел Кейн выступила на митинге «NOMO».

Девушка с синими локонами в белой футболке, улыбаясь, подписывала футболки всем желающим. На руке у нее была ленточка, а на груди значок.

— Крыса, – буркнула Джус. – Год назад она выступала за модификатов и призывала народ поддержать программу социальной защиты модификатов, а сейчас футболки отморозкам подписывает.

— А как у нее синим так красиво волосы…

— Она изменила цвет волос. Сначала тебя красят в нужный цвет, а потом ты пьешь специальные таблетки, и у тебя растут такие волосы, какие ты хочешь. Там реклама есть про это. Но таблетки дорогие. Только люди себе это могут позволить.

— ….. о недавнем происшествии с сыном Нила Говарда. В семье Сенатора, чуть не произошла трагедия.  Насколько стало известно, четырехлетний Патрик Говард, временно оставшись без присмотра, чуть не выбежал на проезжую часть. Если бы не бдительный прохожий, то случилось бы непоправимое. Патрик Говард сейчас чувствует себя хорошо. Его родители отказываются комментировать ситуацию. По нашим данным бдительным прохожим оказался немолодой гражданин, вышедший за покупками. Он пожелал остаться неизвестным и это понятно. Спаситель не считает себя героем. Он просто удержал ребенка от страшного шага на оживленную магистраль с плохой видимостью.

— Лучше бы его задавили! Его отец ненавидит нас. Раньше были времена, когда можно было покупать все в общем магазине. Красивая одежда, хорошие лекарства, вкусная еда. Мы жили хорошо. Мы имели право ходить по центральным улицам без дурацких пропусков. И все из-за этого Нила Говарда. Желаю, чтобы у него родился модификат! Так нет же! Эта хитрая тварь все обставит так, будто ничего не было. Он успокоиться только когда мы все сдохнем! Лучше бы его выродка задавила машина. Это было бы справедливо! Даже если бы при мне его «шибздик» лез под колеса, я бы и руки не протянула, – Джус недовольно засопела. – Из-за него нам урезали зарплату. Из-за него у нас не было ремонта десять лет, потому, как он протаскивал свои гадючьи законопроекты. Из-за него ни ты, ни я не могу иметь детей… Один укольчик и все… У меня никогда не будет семьи. Нам запрещено создавать семьи. У меня никогда не будет ребеночка.

Голос Джус дрогнул, и она добавила уже тише.

— Говорят, что у любого есть душа. Неважно кто ты. Человек, животное, модификат. А у этого ублюдка…Ой! Прости! Короче, живя со мной еще не тех слов понахватаешься! Так вот, у этого…

— А я думала, что душа есть только у людей из телевизора, – перебила ее Элив. Ей нужно было  точно знать, есть ли у нее душа или нет.

— Она есть у всех, – уверенно сказала Джус. – Только у Нила Говарда ее нет. А если есть, то черная-пречерная. И если … когда-нибудь …. Я… умру… я хочу в следующей жизни стать человеком… Я хочу гулять по улицам, хочу красиво одеваться, хочу ездить на машине, хочу жить в своем доме… А еще хочу семью. Такую, как в рекламе.  Я хочу ходить в школу, жить с родителями, которые обязательно будут меня любить. А потом, чтобы у меня был муж, который любил бы меня, как фильмах… Хочу детей, которым буду покупать красивые игрушки, сладости…. Я хочу, чтобы у меня были праздники. Я буду кушать всякую вкуснятину, которую показывают по телевизору и красить волосы в любой цвет. А еще… еще  хочу большой газон и собаку.  Я буду ее любить, даже если она будет беспородной. Для меня она будет самой лучшей! Я буду любить мужа… Потому, что он мой муж. Я буду любить детей. Даже если они будут плохо учиться и плохо себя вести! Потому, что это будут мои … мои дети… — в глазах Джус сверкнули слезы. – Я хочу быть человеком… Больше всего на свете…

Она помолчала и спросила:

—  А чего хочешь ты?

Джус стерла слезы и посмотрела на Элив. Элив задумчиво теребила край полотенца.

— Я еще не знаю… Мне нужно подумать… Джулия, давай посмотрим вместе, что в пакетике.

Они хрустели вафлями, печеньем, ели булочки со сладким в середине и жевали шоколадные конфеты, которые были внутри немного кислыми, немного сладкими и смеялись с перемазанных лиц друг друга.

— Давай оставим конфеты Данику. Он придет сегодня обязательно, – сказала Джус, разглаживая фантик.

Они смотрели передачу про животных, мультики и рекламу. Элив прыгала и смеялась, показывая, как красивые тети кушают что-то «очень полезное», а потом кривлялась, жуя конфету.

— А Даник точно придет? – спросила Элив.

— Не знаю. Он, наверное, опять пишет свою книгу или сидит в сети.

— А кто его поймал в сеть?

— Глупая. У него есть такая штука, с ладонь. Там экран, как у телевизора и он может общаться с людьми, – Джус что-то показала в воздухе пальцами. – Это называется сеть.

— Они разве не знают, кто он? – удивилась Элив.

— Нет. Там никто никого не знает. Он придумал себе имя… Не помню какое… То ли Технолик… Ну что-то похожее… Не помню. Кстати, он мечтает написать книгу. Он говорит, что будет первым модификатом, чью книгу прочитают… Я ему говорю, что его наверняка кто -то опередит. Он мне отвечает, что это невозможно. А я ему: «А когда узнают, кто ее автор, то книгу запретят».  А он не слушает. Даник хочет доказать, что он не хуже людей.

— А откуда у него эта штука с сетью? – спросила Элив.

— Ему купили ее год назад. Друзья из общества защиты прав модификатов. Раньше они часто приходили сюда. Приносили вещи, продукты. А потом перестали. ИМ ТОЖЕ ХОЧЕТСЯ учиться и работать.

Даник не пришел. Джус сбегала и узнала, что он заболел.

— Жаль, – сказала Джус. – Ему завтра на работу. Значит, поставят еще один прогул. А три прогула – это отметка. Видишь. У меня есть одна. Вот эта штука на руке. Три таких и ты подлежишь либо изоляции, либо ликвидации. Три сразу дают за нападение на человека. Тут сразу ликвидация. Тебе делают укольчик,  ты долго мучаешься, а потом умираешь… Одну отметку сразу дают за воровство. Ты не сможешь работать на «хорошей работе». Тебе, например, повезло. Тебя распределили на уборку здания Сената. Там работают модификаты с высоким процентом и без отметок. Это очень хорошая работа. Ты не будешь таскать тяжелые ящики, двигать контейнеры, штамповать… Нда… Уже поздно. Скоро будет Сигнал. Пора ложиться спать. Ложись, Элив… А я чуть-чуть посижу.

Наутро Элив проснулась, от громкого звука. Она долго вертела головой и пыталась придти в себя. Джус уже проснулась и собиралась в душ. На стуле лежал чистенький сарафанчик Элив с пришитыми большими разноцветными веселыми пуговицами. Так начался первый рабочий день Элив. С утра на автобус ее проводила Джус. Кто-то, как Элив, садился в автобус, а кого-то силой загоняли в раскрытые двери больших фургонов. Джус скорчила Элив гримаску и заскочила в один из них.

Вечером Элив болтала  без умолку.

— Там такое больше здание, что я чуть не заблудилась. А потом мне дали такую штуковину. Там кнопочка и пар идет. А ты паром сначала… А потом тряпочкой. А шутка еще делает «шшшшшшшшш». Только я немного устала. Я делала «шшшшшш» много-много раз. Там где столы, стулья… А знаете, что «шшшшшш», на себя делать нельзя….

— Данику плохо, – тихо сказала Джус. – Лекарства из аптеки для модификатов совсем не помогают. Он пока что полежит  у нас. Я просто не знаю, что делать…

Она привела бледного Даника с покрасневшими глазами. Рука Даника была горячей, а Джус постоянно трогала его лоб губами. Словно целовала. Как в фильме. Даник улыбнулся, когда Элив принесла ему конфету. Но есть не стал.

— Пока еще не стемнело нужно сходить в нормальную аптеку. Другого выхода я не вижу. Если раньше лекарства из аптеки для модификатов помогали, то теперь совсем нет. Ты какую по счету  таблетку пьешь?– спросила Джус, беря Даника за руку.

— Третью,  – слабо отозвался Даник

— И не помогает?

— Нет. Уже четыре часа прошло, – зажмурился Даник, словно от боли.

— Значит нужно идти в нормальную аптеку, – решительно сказал Джус.

— Это запрещено, – тихо прошелестел Даник. – Если поймают, то будут большие неприятности.

— Аптека совсем близко. Я могу сходить, – сказала Джус.

— Они сразу поймут, что ты — модификат. У тебя это на лице написано. Так же как и у меня, – прошептал Даник.

— Тогда пойдет Элив. Нахлобучим на нее шапку, наденем длинную юбку, и дадим денег. Это не дело умирать тут… Пойдешь, Эля? — Джус посмотрела на Элив.

— Нет, Джулия, не надо. Она маленькая. Тут две недели назад под общежитием девочку-модификата забили насмерть какие-то отморозки. Она так кричала, что страшно было. А никто не имел права выйти и поднять руку на «человека». А месяц назад тут «казнили» двух с первого этажа. Весь угол общежития был исписан лозунгами. Не посылай Элю. Прошу.

Джус отвела Элив подальше от Даника и тихо сказала:

 — Если я тебе расскажу, где аптека, дам тебе деньги и провожу до угла,  ты сможешь купить лекарство? Это очень важно. 

— Хорошо…. – сказала Элив.

— Вот бумажка, где записано его название, а то вдруг забудешь. Вот – деньги. Не потеряй ни бумажку, ни деньги. Шляпу не снимай. Хвостом старайся не вилять. Юбка длинная, но могут увидеть. Все запомнила?

Элив неуверенно шла по улице. Она боялась каждого шороха и тени. Но улицы были почти пусты. Они были не широкие, шумные с множеством народа, как в центре. Это были тихие узкие улочки маленького района. Она сжимала в кулачке деньги крепко-крепко, что они стали теплыми, немного влажными и мятыми. Бумажку она держала в маленьком карманчике, который цветной тесемочкой обшила ей Джус.

— «Ап-те-ка» — прочитала Элив на вывеске. Прочитала еще раз. Вслух. Чтобы точно не ошибиться. Она толкнула дверь и вошла. Пахло чем-то неприятным и подозрительным. Чем-то горьким и резким. Большая тетя взяла протянутую бумажку и деньги, а потом вместо них отдала много «кругляков» и коробочку. На коробочке была нарисована птичка с шарфом.

— А такую маленькую красивенькую девочку мама не боится одну отпускать? — тетя-аптекарша нежно ущипнула Элив за щечку. – Тут недалеко общежитие этих нелюдей. Что угодно сделать могут. Им только волю дай. Все они там все ненормальные.

Элив быстро юркнула в дверь и пошла, прижимая коробочку к груди. Навстречу ей шли мальчишки.

— Эй, ты лох… Я тебе чё говорил!

— Да не базарь, модификат ты хренов.

— Я тебе ща как за модификата вмажу! Да я, если увижу модификата – с кулачины его. А потом с ноги… Будет знать, как околачиваться в моем районе. Помнишь, как тут одного замочили? Мои кореши! Ты понял!

— Да я ниче тебе такого не сказал! Пошутил я.

— Будешь еще базарить — зубы повылетают.

Элив быстро-быстро прошла мимо. Мальчишки толкали друг друга и неприятно смеялись.

Порыв ветра сорвал с Элив шляпу, обнажив прижатые уши. Она думала броситься за шляпой, но испугалась, что кто-то может увидеть и тогда никто не принесет Данику лекарство. Она просто побежала. Длинная юбка мешала Элив, но она старалась как можно быстрее добежать до общежития. Когда она влетела  в холл, то смогла отдышаться. На пороге комнаты ее ждала Джус.

— Вот молодец. Да… Это то самое лекарство. Когда-то его можно было купить в аптеке для модификатов, а теперь только люди имеют право лечиться. Сейчас таблетку дам выпить больному. А шляпа где? — спросила Джус, высыпая содержимое коробочки на стол. Там была бумажка с мелкими буквами и пластинки.

— Шляпа улетела. Я боялась за ней вернуться. Там мальчишки страшные, – оправдывалась Элив.

— Правильно сделала. Фиг с ней, с той шляпой… Пей…Философ и мечтатель… Пей, а то книгу заканчивать будет некому… — строго сказала она Данику.

Он послушно выпил, не раскрывая глаз. Сейчас он лежал на кровати Джус.

— Придется нам с тобой спать на одной кровати, – кивнула Джус на кровать Элив. – У Даника ненормальные соседи. Они ему выспаться не дадут. А ему нужен покой. Насчет обхода – не стоит волноваться. Они к нам редко захаживают. У воспитателей на первом этаже проблем хватает. Пока каждого уложишь спать, а если еще драку затеют… За то, что те совсем не умеют себя вести, нас всех считают ненормальными.

— А можно картинку с птичкой оставить себе? — робко спросила Элив, показывая на пустую коробочку.

— Забирай! – сказала Джус, — Были бы ножницы – вырезали бы.

— Не надо вырезать. Птичке будет больно! Это будет моя птичка. Она будет жить вместе с нами!

— У нее нет выбора. Оставь ее на столе. О… Сейчас будет сигнал. Раааз…. Двааа…. Два на ниточке…. Два на паутиночке…. Три…. – торжественно объявила Джус.

Элив хихикнула и забралась в постель.

Прозвучал сигнал и выключился свет.

— Мне щекотно! – смеялась Элив. – Ты мне в ухо дуешь!

— Я не знала, что это твое ухо. Больше не буду…. Ты хвостом стучишь? – пробурчала Джус.

— Я говорила, что всегда так засыпаю … — сонно ворочалась Элив.

— А это что? – спросила Джус, вытягивая из-под себя что-то небольшое и довольно жесткое.

— Это Фанни! Я всегда ее ложу рядом, – обиженно отвернулась Элив и зевнула.

— Спи… — глухо сказала Джус, поворачиваясь к стене.

— Сплю… — тихо ответила Элив и уснула. День был тяжелым.

Опять сигнал. Опять пора вставать. Когда это кончиться? Элив закрыла голову подушкой. Джус судя по шагам уже встала. Даник уже ушел к себе.

— Ему лучше! – радостно сообщила Джус, выставляя две тарелки на стол. — Вот. Взяла на раздаче. Даже вниз успела сходить! Вот – пища модификатов. Питательная смесь. Невкусно, однообразно, но привыкаешь. Это тебе не вчерашние конфеты…

Стуча ложкой о железную тарелку, Элив посмотрела в окно. На подоконник села большая бело-серая птица. Она важно расхаживала по ту сторону решетки. Туда-сюда. Туда-сюда.

— Смотри! Она на тебя похожа! – радостно вскочила Элив, размахивая ложкой.

— Голубь. Когда-то мы кормили голубей, а сейчас окно не открывается, да и хлеба у нас нет. Рацион нам государство урезало.

— У нее такие же перышки, как у тебя… Слушай… А ты бы хотела стать птицей?

— Не знаю… Может быть. Птицей быть здорово. Можно улететь куда-нибудь. Улететь от всех! Чтобы никто тебя не называл «нелюдем»! Чтобы тебе не приносили безвкусную похлебку! Мои предки, очевидно, хотели быть ангелами, а я теперь почти родственник голубя. Только крыльев нет… Давай не будем об этом.

— А кто такие ангелы?  — спросила Элив, облизывая ложку.

— Ну, это такие люди с крыльями, как у птички. Они летают по небу и делают добро. – Джус  задумчиво смотрела в окно.

— Они такие, как мы! Модификаты! – радостно воскликнула Элив.

— Ну не совсем. Хотя, кто его знает?  — пожала плечами Джус. – Они живут на небе.

— Там, где Бог?

— Честно  — не знаю, – виновато сказала Джус.

— Нет. Лучше быть просто птичкой. Крылышками вот так! Правда, птичка? – Элив схватила со стола коробочку с нарисованной  птицей и поднесла к окну. Голубь по ту сторону стекла испуганно захлопал крыльями и взлетел. Элив обиженно посмотрела ему в след.

 — Не хочет голубь с тобой общаться!  — улыбнулась Джус, подходя к окну. – Ой!  Он нам «привет» оставил. Прямо на подоконнике.

— Я, если бы была птичкой, то «приветы» на окне не оставляла бы! – гордо сказала Элив.

— Надеюсь, – скорчив рожицу сказала Джус.  — Включи телевизор.

По телевизору какой-то дяденька что-то говорил красивой тете, сидящей на диване. Она отвернулась от него, а он встал на колени.

— Любовь дает мне крылья… Мы обязаны быть вместе… Я…

— В тему. Все про крылья…. Переключи эту чушь! Опять сериалы по утрам крутят, – Джус отставила тарелку.

— А правда любовь дает крылья? — спросила Элив, пытаясь справиться с сероватой чуть подсоленной массой.

— А я откуда знаю? Людям виднее – сериалы для них снимают. Доедай, а то опоздаем.

— А что значит снимают?

— Это все не по-настоящему. Люди играют… Ну как тебе объяснить! Это такая работа. Девушке сказали сесть на диван, а мужчине сказали встать на колени, и говорить о любви. На самом деле он ее не любит. Он притворяется! Она его тоже не любит, она тоже притворяется.

— А зачем притворяться? – удивленно спросила Элив

— Для того, чтобы показать по телевизору историю любви.

Элив подумала, что Толстуха тоже притворялась, когда по телевизору говорила о том, что это не она убила Фанни.

— Значит, все по телевизору притворяются,  — заключила  Элив.

— В чем –то ты права, — задумчиво произнесла Джус.

— Джу… Джулия…. А можно я как приду…. порисую… У тебя ручка есть… Я видела… Ты ею лекарство писала, – быстро проговорила Элив, и затаив дыханье ждала ответ.

— На обоях? – обреченно сказала Джус.

— Ага! — ответил ей радостный детский возглас.

— Посмотрим, – слукавила Джус. Она вспомнила о фломастерах в шкафу, и решила сделать сюрприз Элив, как только маленькая придет с работы.

— Пошли. Уже пора на работу.

Когда Элив пришла домой, на столе лежала пачка фломастеров.

— Тут некоторые не рисуют. Их нужно немного разрисовать. – смущенно сказала Джус.

Элив ничего не ответила и бросилась к обоям.

— Ну, хоть спасибо сказала бы! Люди всегда благодарят за такое, – в комнату вошел Даник. – Вижу, фломастеры пришлись по вкусу. Я тут еще мелки нашел у себя. Вот.

Элив прижимала к груди свое богатство. Ее хвостик мелся по полу, а глаза искали подходящее место для творчества.

— Вот тут в самый раз! – сказала Джус, показывая на стену рядом со шкафом.

Элив с деловым видом разложила мелки и фломастеры, а потом посадила рядом Фанни.

— Вот мы опять с тобой рисуем. И нас никто не накажет! Толстуха не будет тебя бить. Мы опять рисуем солнышко. Смотри! Палочка… Нет… сначала кружочек… Забыла… Вспомнила! Кружоооочек, а потом паааалочка.

Пока ребенок, высунув язык, наводил и разукрашивал кружочки и обводил цветы, Даник и Джус негромко разговаривали.

— …пропал. Его искали в общежитии. Сегодня будет обход, поэтому я уйду пораньше.

— Какой он?

— Маленький, шустрый. Ты его не знаешь. Ну, такой.  Чуть меньше Эли, – полушепотом рассказывал  Даник, что-то показывая руками.

 — Короче.  На работе его не видели. Обыскивали все цеха — нет. Он работает со мной на разгрузке, – сказал Даник, глядя куда-то в окно.

— Неужели сбежал? — спросила Джус, зевая.

— Он уже два раза пытался. Его ловили. У него уже две отметки. Третья и все… Он ее фактически уже заработал. Если, конечно, найдут.

— А он разговаривает? Сколько процентов?

— Не знаю, сколько процентов, но говорит мало и плохо. Да и понятливым его особо не назовешь, — сморщился Даник.

— Нда. Добавил он проблем. А куда он мог сбежать? Тут решетки, вахта, воспитатели, а он на первом этаже… Там за ними следят так, что не улизнешь…

— Смотрите! – Элив бросилась к Данику и Джус. – Это я нарисовала! И Фанни! Я ей совсем чуть-чуть помогала!

— Класс! — сказал Даник, наклоняясь к обоям. – Это что за клетчатый пузырь на ножках?

— Это Джулия…

— Неправда, я не такая толстая!

— Не, ну, в общем, похоже, даже очень! А это что за ложка с ушами? — спросил Даник, показывая на еще один шедевр.

-Это ты!

— Какое сходство! – едко заметила Джус

— А вот это – я! – Элив указала на малюсенькую фигурку между двумя предыдущими.

— Не, ну один в один! — сказал Даник, — Я просто поражен! У тебя талант! Если бы ты была человеком на все сто, то тебя бы обязательно отдали в художественную школу.

— Даник, давай не будем об этом… — скривилась Джус. – Все равно ничего не изменишь. Цифра на запястье так и останется приговором. Она никогда не изменится…

— Но может изменится отношение…Джулия…

— Хватит! Я не хочу говорить на эту тему!

— Как скажешь! Ты же старшая! – улыбнулся Даник. – Я пошел. Пока, Лисик, пока Джу…

Даник ушел. Элив успела нарисовать только ленточку, как дверь бесцеремонно открылась, и в нее вошли какие-то люди. Несколько мужчин в одинаковой одежде.

— Эй! Вы хоть бы постучались! А вдруг человек переодевается! – возмутилась Джус.

— Где ты здесь нашла человека? Это что за? — один из мужчин кивнул на забившуюся в угол Элив.

— Соседка, — буркнула Джус.

— Руки. Показали быстро руки, – жестко сказал мужчина.

Джус вывернула руку и со злостью сунула под нос мужчине.

— Так… А то, в углу?

— Элив, покажи дядям руку. Вот так. Не бойся. Они просто посмотрят. – Джус присела рядом с Элив.

Элив протянула дрожащую ручку, а мужчина схватил ее и резко дернул, выворачивая внутрь.

— Я ни черта не вижу, – злобно сказал мужчина, больнодернув маленькую ручку ребенка на себя. Элив заскулила. – Да. Есть отметина.

Элив всхлипывала, а Джус, гладила ее по голове, глядя на мужчин с ненавистью. Один из них по-деловому открыл шкаф, высыпав оттуда весь хлам. Второй полез с фонарем под кровать, а третий стал дергать оконную раму и проверять крепления решетки. Первый пинал вещи по всей комнате, второй заглянул за шкаф. Элив плакала.

— Успокой ее. Иначе я сам ее успокою.

— Тише, тише, – шелестела на ухо Элив Джус. – Не плачь.

— Я считаю до трех. Раз.

— Эля… Ну все…  Успокаивайся… Не надо плакать.

— Два, – отчеканил мужчина.

— Болит… – сглатывая, прошептала Элив

— Эли…Зайчик… Все хорошо. Сейчас пройдет… Вот я тут поглажу и все пройдет… — Джус оттирала слезы с лица Элив.

— Три…

— Пошли, оставь их в покое, – сказал тот, что с фонарем. Мужчина злобно зыркнул на Джус и Элив, сидящих на полу, и вышел. Вслед за ним вышли и остальные.

Элив уже не хотела рисовать. Джус приложила мокрую тряпочку, и боль почти прошла, но настроение было испорчено.

— Кто это?

— Проверка. Пропал модификат. Его до сих пор не нашли.

— Он, наверное, хотел убежать отсюда…

— Не знаю. Ложись спать. Положи руку поудобнее, и утром боль совсем пройдет. Спи… Завтра я все сама уберу.

Модификата искали еще долго. А потом успокоились. Через неделю нашли. Случайно. Воспитательница обратила внимание на то, что у вентиляционной шахты стал толпиться весь первый этаж. Шахта словно манила их. Они жадно принюхивались и опасливо отшатывались. А потом снова приходили нюхать. Решили разобраться, в чем дело. Когда маленький трупик заворачивали в пакет, модификаты собрались в кучу и мешали пройти. Они вдыхали сладковатый запах смерти. Он просто не давал им покоя. Пришлось применить силу.

— Он умер? – спросила, принюхиваясь, Элив, проходя мимо трубы.

— Да, — ответил Джус.

— Значит, смерть пахнет так странно… А что потом?

— Потом… – Джус задумалась, — Потом его привезут к большой печи и сожгут. Модификатов всегда сжигают. Останется лишь горстка пепла. Ну… такой серой пыли….

Вечером Элив появилась на пороге счастливая. Она что-то прятала в руках. Она долго сидела и что-то шептала на ухо Фанни, а потом подошла к Джус.

 — Дарю, – протянула руку Элив. В руке у нее была зажат цветной кусочек материи. Она прямо светилась от счастья.

Джус взяла ленточку. Она долго смотрела на нее, а потом положила ее себе в карман. Но лицо у нее было почему-то не радостным.

— Ну как? Красивая? – прыгала Элив.

— Да. Спасибо.

— У меня и для Даника есть такая же. – ребенок светился от счастья.

— Где ты ее нашла?  — тихо спросила Джус. Голос ее дрожал. На глазах появились слезы.

— У автобуса. Они лежала на земле. Такие  красивые. Я их первой подобрала, –  гордо ответила Элив, но заметив, что Джус плачет, Элив поджала хвост и уши.

— Что за шум? Простите, что не постучался,  – дверь открылась и на пороге появился Даник. Элив бросилась к нему и стала причитать:

— Я подарила ленточку Джулии, а она плачет, – добавила Элив, спрятавшись за спиной Даника.

 — Дань, ты узнаешь ее сразу, – грустно улыбнулась Джус доставая ленточку из кармана. Тебе предназначается такая же.

 Даник посмотрел на ленточку, и лицо его тоже стало грустным-грустным.

— Ты знаешь, что тут написано?  — Даник взял у Джус ленточку и развернул.

— Я не смогла прочитать. Тут непонятное слово. Я таких не знаю,  – смутилась Элив.

— Здесь написано «Номо». Нет модификатам. Это означает, что люди, которые сделали эти ленточки, не хотят, чтобы ты, я и Джу… Ну и такие же как мы…  жили…. среди них. Им не нравится, что у тебя и у меня есть ушки. У Джу есть перышки. Ну не любят они нас.

— А что? Мы сделали им что-то плохое?  — спросила Элив, задумавшись.

— Ну…они… — начал Даник.

— …просто хотят, чтобы нас не было,  – закончила Джус.  – Просто так. Они считают нас ненормальным зверьем, готовым в любой момент укусить и поцарапать. Они хотят, чтобы мы все умерли. Чтобы от нас осталась серая пыль. И чтобы все люди так считали, они дарят им такие ленточки

— Я…я не знала. – на глазах у Элив появились слезы. – Я не хотела…

— Ты не виновата. А ленточка и вправду очень красивая.  Не расстраивайся. Я на работе возьму ножницы и разрежу ее на другие ленточки и одну из них мы привяжем к Фанни, —  сказала Джус, пряча ленточку в карман. – Не пропадать же такой красоте.

***

На следующий день Элив задумчиво ехала на работу. Одинаковые картинки за окном. Все тот же автобус. Каждый день. Она привыкла к сигналам подъема и выключению света. Наверное, ей было бы совсем плохо, если бы не Джус и Даник. Если бы маленький телевизор не показывал разные смешные передачи и удивительные фильмы. Наверное, если бы Джус или Даник умер, она бы плакала. Сильно-сильно. Кто еще научит играть «в ладошки»? Кто еще подарит мелки и игрушку? Кто еще так смешно ругается друг с другом? Кто еще погладит по голове и почешет за ухом? Элив нравилось, как Даник корчит рожицы, а Джус обижается и отворачивается, а потом все вместе смеются над рисунком на обоях.

Приехали.

Сегодня на работе все было скучно. Элив дали убирать балкон над большим залом. Она сидела с тряпкой и «пшикалкой», как она ее называла, и оттирала грязь с ножек стульев и пола. Сюда обычно запускали журналистов и прочих гостей, поэтому здесь всегда было очень грязно. Бумажки, обертки, грязь с улицы – это все нужно было убрать. Сначала «пшшшшшшш», а потом тряпочкой. Опять «шшшшшшш», а потом опять тряпочкой, а крупный мусор нужно собрать в пакетик. Зачем люди сорят? Зачем бросать бумажки на пол? А еще эти жвачки….. «Пшшшшшш» и тряпочкой…. А грязь отмываться не хотела. Сегодня у них «закрытое заседание», то есть журналистов не будет, поэтому Элив может не торопиться. Она выглянула вниз. В зал внизу входили странные люди в костюмах. Все одинаковые. Черные, серые. Скучно и уныло. Только галстуки у некоторых были цветные. Они переговаривались и двигали стулья. Кто-то раскладывал какие-то бумажки. Один из дяденек налили воды в стаканчик, стоящий на столе. Он отпил и поставил на место.

— Можно начинать? — спросил кто-то хрипло.

— Да. Уже девять, –дяденька с усами посмотрел на руку. – Рассаживайтесь господа. Нил Говард сейчас придет.

Все стали двигать стулья, шуршать бумагами, покашливать, наливать воду. Элив снова спряталась.

Раздались шаги и шум.

— Можно начинать, – сказал кто-то знакомым голосом.

Элив осторожно выглянула сверху и увидела мужчину с разноцветными глазами. Один глаз был карим, а второй серым, как стены общежития. Это было видно даже с балкона. Мужчина был гораздо приятнее, чем на картинках и в телевизоре. Он говорил твердо и уверенно, а все слушали. Он чем-то напомнил Элив того непослушного малыша, который так же уверенно бежал под колеса.

Этого мужчину показывали по телевизору часто-часто. Но его имя она не помнила. Мужчина был очень важным, потому, что сидел во главе стола. Человек, сидевший рядом с ним, чуть ближе к Элив, достал бумажку и произнес:

— На повестке дня у нас три вопроса. Первый вопрос. Введение девятнадцатичасового рабочего дня для модификатов. Но… — прошуршала бумажка – Мы пока его отложим. После рассмотрения других вопросов мы к нему вернемся. Второй вопрос. Об увеличении пенсионного возраста людей… Мы и так его вчера почти утвердили. Перейдем сразу к третьему вопросу.

Элив, молча, терла жвачку, которая не хотела отлипать от ручки стула. «Пшшшшшшш» и тряпочкой. «Пшшшшшшшш»….

Но тереть жвачку было скучно, поэтому она снова стала прислушиваться к происходящему в зале.

— Вы хотите радикально решить вопрос модификаций? Я вас правильно понимаю, – сказал скрипучий голос. Зашуршала бумага. – Вот. Передайте Сенатору.

— Это универсальный препарат. Он вызывает летальные последствия у любого модификта. Одна таблетка – и проблема решена.

— Он опасен для человека?

— Да. Но если правильно его применить, жертв среди людей не будет.

— Это не гуманно. Вы не имеете права. Пусть «Фармоколоджи плюс» говорит о своих чудо-таблетках, нам стоит подумать о реальном решении проблемы. Улучшение условий существова….

— Опять вы за свое, мистер Кэролли. Модификаты – это не люди. Я хочу обратиться к Сенатору. Мистер Говард, вы, надеюсь, как и я понимаете, что модификаты – это проблема для многих людей. И именно люди, а не модификаты, будут переизбирать вас на второй срок.

— Тише! Хватит ваших агитаций. Таблетка опасна для человека. Это раз. Второе. Массовая гибель модификатов вызовет подозрение. Это найдет отклик у мировой общественности. Это вызовет резонанс в прессе. Понимаете? Одно дело – это ущемление прав. Второе дело – массовое истребление. Если на первое смотрят сквозь пальцы, то второе может повлечь определенные последствия. А как же Конвенции?

— Мистер Декерей, я прекрасно понимаю ваши опасения. Я обязательно буду иметь в виду все ваши доводы. Спасибо,  — сказал Сенатор.

— Если будет госзаказ, мы начнем массовый выпуск таблеток. Оборудование готово.

— Вы думаете только о прибыли. Хватит с нас ваших чум, пневмоний, гриппов, легочных инфекций. Начинаете оглашать симптомы, вызываете панику у населения, которое сметает с прилавков аптек все ваши препараты. В итоге правительство вынуждено делать закупки, выдавать препараты всем якобы «больным» и «инфицированным», нашедшим у себя все вышеперечисленные симптомы. А потом выясняется, что несколько миллиардов мы потратили на «пустышки».

— Не забывайте про «откат». Вы его получили. Помимо этого, люди видят заботу – люди голосуют. Основной, так сказать, принцип. А таблетки – гораздо гуманнее, чем усыпление. Они тестированы на животных. Они фактически безболезненны.

— А доказательство их эффективности?

— Они одобрены ассоциацией…

— К черту ваши ассоциации! Знаем мы, как вы это делаете.

— Тогда можно провести эксперимент…

— Вы хотите сказать, что сейчас вам нужен модификат, который это выпьет и умрет прямо на ковре в здании Сената? Вы с ума сошли, — громко сказал Сенатор.

— Ну, вы же просили доказательства?

— У вас в папке — настоящий образец?

— Да.

— Вы — не решаете проблему. Вы хотите ее уничтожить. Вот и все ваше решение! Это гораздо проще! Среди модификатов есть нормальные, соображающие на уровне человека, особи.

— Мистер Кэролли, вы опять за старое? Мы слушали ваши прокламации уже много раз. Мы уважаем вашу точку зрения, и все такое… Что вы предлагаете на этот раз?

— Я предлагаю оставить модификатов в покое. Включаешь телевизор – одни модификаты. Новости – модификаты, шоу — модификаты. Как будто говорить больше не о чем. Почему не пишут об экономических проблемах? Почему нет ничего нового в науке?

— Просто все упирается в модификатов. Модификаты – это слабая подпорка для стола с названием «экономика». И она в любой момент рухнет. Пора бы базироваться на чем–либо более эффективном, чем стадо ничего не соображающих недолюдей. Наука? Если есть выбор разрабатывать космические технологии или новый очиститель, шампунь, мыло, зубную пасту в одном флаконе, то мы выберем, конечно же, флакон. Потому, как флакон приносит сиюминутную прибыль. А по тому же принципу модификаты – это сиюминутная выгода. А нужно смотреть в будущее!

— Вы знаете, какие суммы государство выделяет на содержание одного модификата, когда говорите о выгоде? Да это многие миллиарды! Эти деньги можно потратить на социальную сферу, образование, здравоохранение. На науку, в том числе! А на место модификатов придут люди, как и раньше.

— Я объявляю перерыв. Нам нужно это обсудить, — произнес Сенатор, обращаясь ко всем присутствующим. — Мистер Виленс, можно вас на пару слов?

— Господа, через двадцать минут мы ждем вас в зале заседаний. Не опаздывайте.

— Мистер Виленс, задержитесь на минуту.

Элив выглянула и увидела, что в зале остались двое. Если бы Элив была человеком, то она не услышала, о чем они говорят. А так…

— … представим, как эпидемию. Я скажу, что вопрос решен. Отдельно встречусь с «Фармоколоджи плюс». Дайте задание всем исполнительным инстанциям. А решение мы «протолкнем» на общем голосовании. Считайте, что все уже сделано.

— Хорошо, мистер Говард. Я сейчас же отдам распоряжения.

Сенатор кивнул и улыбнулся. Улыбка у него была доброй и приветливой. Они вышли из зала. Элив села в кресло. Какое-то странное чувство переполнило ее. Как будто она знает то, чего не знает никто. Ей было тревожно и страшно. Подойти к первому попавшемуся человеку и сказать о таблетке? Люди оттолкнут ее. Они не послушают. Людям все равно. Люди хотят, чтобы Джус засовывали в пакет, чтобы Даника сожгли в большой печи…Для этого они раздают ленточки!  Чтобы в ее комнате всегда стоял «мертвый» запах. И чтобы Элив осталась совсем одна…

Люди прячутся за улыбками, когда это им нужно. Но их улыбки ненастоящие. Как по телевизору. А слезы… Люди плачут, когда им это нужно. Их слезы тоже ненастоящие. В глазах Элив стояли НАСТОЯЩИЕ слезы.

— Я – маленькая птичка… Я улечу отсюда… — говорила она сама себе. – Улечу…. Далеко-далеко…

Она вспомнила птичку, нарисованную на коробочке из-под других лекарств. Не тех, которые убивают, а тех, которые спасают жизни.

— Я – маленькая птичка…

Маленькая птичка Элив спустилась вниз. Маленькая птичка Элив открыла папку и вытащила пластинку с таблеткой. Такую же, как давали Данику. Маленькая птичка Элив бросила таблетку в остатки воды в стакане, стоящего во главе стола. Там была табличка, где было написано «Нил Го — вард. Се-на-тор». Она прочитала табличку несколько раз, чтобы не ошибиться. Таблетка зашипела и исчезла. Маленькая птичка Элив долила воды и положила пустую пластинку в кармашек  и пошла к выходу из зала.

— Убрала? — спросил женский голос.

— Да, – пропела маленькая птичка Элив.

Она забрала тряпочку, «пшикалку» и пакетик. Тряпочку она аккуратненько сложила, а «пшикалку» положила на тряпочку. Пакетик она прислонила к «пшикалке».

— Окна моешь? — спросил мужской голос, проходя. – Домывай быстрее. Перейдешь на лестницу.

— Да, – чирикнула птичка Элив.

Положив ладошку на стекло, она стояла и смотрела на город. Солнышко гладило теплыми лучиками щечки и плечи. Голуби сидели вдоль здания на карнизах и подоконниках. Серые, белые, голубоватые, дымчатые.

Сзади послышались спешные шаги. Кто-то что-то требовал и кричал. Внизу стояли машины. Приехали какие-то белые, большие. Слышался сигнал, словно сейчас отключат свет. Жучки — люди бегали черными точками внизу. А голуби хлопали крыльями, то садясь, то снова взлетая… Люди суетились, бегали, что-то искали, кого-то несли. Это все исчезло вместе с отражением, как только Элив открыла окно. Вместо стекла и отражений появились облака, до которых можно дотянуться рукой. И солнышко — большое и светлое. Оно доброе, потому, что сушит слезы и нежно гладит по лицу. Даже голуби полетели к солнышку…

— Возьмите меня с собою… Я тоже маленькая птичка! Мне здесь очень-очень плохо!

И маленькая птичка Элив радостно вхмахнула крыльями.

****

— Мы находимся под зданием Сената. Несколько часов назад Нил Говард был срочно госпитализирован со странным приступом, но, не смотря все усилия врачей, он скончался в больнице. По предварительным данным, причина смерти — сердечная недостаточность. Смотрите и не переключайте «ForYouTV». Мы будем следить за развитием событий.

— Наконец-то! — мстительно сказала Джус, зажимая подушку.  Даник тем временем внимательно смотрел в окно.

— Вот более свежие новости.

— По итогам предварительного расследования Сенатор почувствовал себя плохо после того, как выпил воды. По результатам экспертизы в стакане было обнаружено странное вещество, вызывающее «загустение» крови.

В здании Сената произошел и другой несчастный случай. Модификат, который мыл стекла, выпал из окна семнадцатого этажа.

Вот, буквально только что, к нам поступила информация, о том, что в кармане модификата была найдена пустая упаковка из-под таблеток. Случайность или совпадение? Выясняет следствие.

Джус встала и подошла к окну. Даник взял пульт и сел на ее место.

— Предварительная картина событий по данным следствия выглядела так. Модификат, бросил таблетку в воду Сенатора, а потом выбросился из окна. Что именно это была за таблетка, пока не известно. Известно только, что ее произвела фирма «Фармоколоджи плюс», что было указано на упаковке. Экспертиза подтвердила идентичность содержимого упаковки и стакана. Так же были обнаружены отпечатки пальцев модификата на стакане Сенатора. Кем был таинственный убийца? Фармацевтическая компания пока отказывается от комментариев.

— Вот видео с камеры очевидцев события. Он снимал, как к зданию Сената подъезжает скорая, и случайно поднял камеру вверх. Вот вы видите кадры. Модификат лежит на асфальте… Она еще живая. Скорая отказалась ее госпитализировать, поэтому модификат умерла прямо на глазах сотни людей, прямо на асфальте.

— Джу… Она не придет… Слышишь… Не придет…

— Что ты говоришь? — она обранулась. Ее глаза поймали большую зеленую пуговицу в луже крови. Пуговица была отчетливо видна, несмотря на попадающие в кадр головы…

— Джу…

От слез плыли разноцветные рисунки на обоях, расплывалась пестрая Фанни, лежащая на осиротевшей кровати.

—  Минуту назад обнародовали данные, которые зафиксировала камера наблюдения. Согласно данным, модификат…

—  Глупая девочка… —  тихо твердил Даник, — Зачем? Зачем ты так сделала?

—  Ее больше нет… Маленькая Элив не придет домой… Нужно ей отнести… Ей будет плохо… там… одной…. — Джус кивнула на Фанни. – И конфеты… Мы пойдем и купим конфет … Самых вкусных и красивых… И положим ей…

— Нас могут наказать. У нас нет пропуска, – тихо сказал Даник, закусывая губу.

— Мне плевать на пропуск! Мне плевать на эти дурацкие законы!

Они шли по улице вдвоем. На них оглядывались. Кто-то возмущался, кто-то отворачивался, кто-то нарочно не обращал внимания. У здания Сената Джус подошла к тому месту, где был насыпан песок. Она встала на колени и аккуратненько посадила Фанни. А потом высыпала из кармана горстку конфет. Даник и Джус купили их в автомате человеческого магазина, не обращая внимания на возмущение и оскорбления…

— Теперь тебе не одиноко… Смотри, какие конфеты…. Вкусные… Ты таких не пробовала… Но теперь ты сможешь попробовать… — всхлипывая, произнесла Джус. – Мы всегда с тобой, маленькая…. Всегда-всегда… Чтобы не случилось…

Слезы текли по лицу Джус. Она посмотрел наверх.

— Всегдаааа… — выдохнула Джус, прикрывая глаза.

Даник тем временем стоял рядом и сквозь слезы смотрел, как вокруг них собирается толпа людей.

****

— С вами передача «За и против. Ваше мнение» и ее постоянный гость профессор Голдман. Так же в студии присутствует представитель церкви, член Сената Фридрих Кэролли. Что вы скажете по поводу двух смертей? Что, по-вашему, стало причиной смерти Нила Говарда, мистер Кэролли? — ведущий в очках обратился к худому, пожилому мужчине, с залысинами.

— Это вопрос не ко мне, а к следствию. Я могу лишь сказать, что на заседании обсуждался вопрос, касательно кардинального решения проблемы модификатов. Это, очевидно, и послужило причиной трагедии…

— По показаниям следствия, смерть модификата, называют самоубийством. Возможно ли это? И если это так, то, что это означает? – перебил его ведущий

— Можно на этот вопрос отвечу я? — толстяк, наклонился вперед.

— Да, мистер Голдман.

— Я могу с уверенностью сказать, что все улики говорят в пользу версии о суициде. Если это суицид, то это меняет дело. Животные не способны на саморазрушительное поведение. У них в таком случае срабатывает инстинкт самосохранения.

— А как же киты? Извините, что перебиваю, – мистер Кэролли, поправил очки.

— Эта история, о том, что киты с горя выбрасываются на берег — миф. Это происходит из-за сбоя в механизме эхолокации. Загрязнения и все такое… Это провоцирует дезинтеграцию и как следствие — смерть… Поскольку животные не способны свести счеты с жизнью, то вывод напрашивается сам собой. К тому же, по возрасту  она была совсем ребенком. Это очень странно… По меньшей мере — удивительно…

— Спасибо, – нетерпеливо перебил ведущий — Что на этот счет думает представитель церкви?

— Мы будем молиться обо всех душах. Мы призываем вас к терпимости и смирению…

— Спасибо. А у нас прямое включение с места трагедии…

Журналистка что-то рассказывала, а оператор брал крупным планом здание Сената. Потом он опустил камеру.

— Вот то самое место, где нашли тело….

  На ветру было слышно, как шелестят фантики. Фантики конфет, которых Элив так и не попробовала. Мармеладок, шоколадок, карамелек, тянучек и шипучек с кислинкой…. А еще леденцов на палочке, конфет–жвачек и сахарных трубочек… Тысячи пестрых фантиков, лежащих на песке рядом с сотнями красивых игрушек, которых никогда не было у маленькой птички Элив…

Конец формы